— Может быть, она, наоборот, успокоится, когда узнает,что ее ребенок нашелся? — спросил Генри.

— Ты хочешь сказать: когда узнает, что мы прячем его отнее? — усмехнулся старик. — Спроси у своей крови, что бы ты сталделать, Генри. Твой дух ближе к ее духу, чем мой. Когда мы с ней оба былимолоды, я выбрал свое предназначение — постичь смысл танца, а она вообразила,что будет помогать мне в этом, и занялась изучением древних египетскихпреданий. Тридцать лет она изучала их, и ее ребенок должен был стать Величайшимв этом мире. Он родился, и в тот же день умер… Генри резко перебил его.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом. Значит,Джоанна намеревалась создать жизнь в согласии с танцем? Почему умер ребенок? Икто был отцом?

— Может быть, сердце у него было слишком великое, аможет, тело слишком слабое: откуда мне знать? — пробормотал дед. —Она вышла замуж за человека знающего, но он вел дурную жизнь и казалсяничтожеством рядом с ней. Ей хотелось им восхищаться, а приходилось смеятьсянад ним… и над собой. Но она так хотела его, что сделала отцом своего ребенка,хотя и не переставала ненавидеть за слабость. Она издевалась над ним, дажебила, пока ребенок был у нее в утробе — из любви, смешанной с ненавистью,гневом, пренебрежением и страхом. Ребенок родился семимесячным и тут же умер.Муж сбежал от нее накануне родов и в ту же ночь, пьяный, попал в аварию ипогиб. Когда Джоанна узнала, что младенец мертв, она страшно закричала, воттогда-то с ее лицом и случилась эта перемена. И не только с лицом… Карты Таро,которые она, как и все мы, искала, предания о богах, которые она изучала, иребенок, который виделся ей Владыкой силы и чье тельце, прожившее только пятьчасов, лежало перед ней — все это навеки смешалось в ее сознании.

И вот уже пятьдесят лет она ищет его, и называет Осирисом,потому что он умирает, и Гором, потому что он живет, а по ночам обращается кнему с тысячей ласковых имен. У существа, живущего в ее сознании, один и ещедвадцать ликов, и все они — образы карт Таро. Когда она найдет те части тела,которые разбросал по всему свету ее враг, он же ее муж, он же Сет, он же — всемы, потому что мы тоже ищем карты, — тогда она снова станет Небеснойвладычицей, и боги будут служить и поклоняться ей с фимиамом и гимнами.Конечно, она сумасшедшая. Генри, но я бы предпочел иметь дело с тем твоимненормальным владельцем колоды, а не с ней.

Генри, глубоко задумавшись, молча бродил по комнате, потомостановился и сказал:

— Я, в общем, не понимаю, как она узнает — если тольков воздухе учует.

— Она и это может, — подтвердил Аарон. — Еежизнь не похожа на нашу, а воздух — это ведь старшие карты жезлов.

— Во всяком случае, я не вижу, как она может нампомешать, — ответил Генри. — Шанс у нее был, и она его упустила. А яуж постараюсь не упустить свой. Что же касается Кенинсби… — он опять прошелсяпо комнате. — Я хочу уговорить их приехать сюда на Рождество. Впереди ещемесяц — так что возможности найдутся. Надеюсь, ты не возражаешь?

— И зачем это все? — угрюмо поинтересовалсястарик.

Генри сел.

— Видно, придется кое-что рассказать Нэнси и ее отцу.Чтобы он отдал нам карты, у него должны быть хоть какие-то причины, и насколькоя понимаю…

— Ты что, собираешься показать их? — воскликнулАарон, оглядываясь на дверь за спиной.

— Почему бы и нет? — небрежно ответил Генри. —Что в этом особенного? А объяснить можно что угодно. Во всяком случае, Нэнсидолжна их увидеть, тогда ей будет проще уговорить отца.

— Но он же всем расскажет!

— Что он сможет рассказать? — возразилГенри. — И кто ему поверит? А после того, как мы получим карты… Да мы исами не знаем, что мы тогда сможем! Я уверен, так будет лучше. Предположим, яприглашу Нэнси, а она, надо думать, позовет с собой тетю…

— Ах, есть еще и тетя? — сварливо перебилАарон. — И сколько же гостей ты намерен зазвать?

— Тетя, — спокойно продолжал Генри, — полнаяпротивоположность ее отцу. Такая же невозмутимая и безмятежная, как ., как они.Ничто не может вывести ее из себя; ничто не задевает ее. Однако она не глупа. Новсе равно, она — существо совершенно безвредное. Ей будет интересно, но небольше. Так что Нэнси, тетка и отец. От брата я постараюсь избавиться. Такойзануда! Так что их трое, да мы с тобой. Рождество ведь в субботу? Ну, позовемих с четверга до вторника, или еще на день-два. Согласен?

— А он приедет? — засомневался Аарон.

— Почему бы и нет? Конечно, ему не захочется, но, разему все равно ничего не хочется, стоит попытаться. Только держи Джоаннуподальше.

— Я понятия не имею, где она сейчас, — раздраженнозаметил старик.

— Спроси у карт, — безмятежно посоветовалГенри. — Неужели и для этого нужна настоящая колода? — выражение лицау него резко изменилось, он приблизился к столу и заговорил тихо ирешительно. — Мы получим их. И тогда, может быть, поймем, что означает Шути почему он не танцует.

Аарон придержал его за рукав.

— Генри, — прошептал он, — если… произойдеткакой-нибудь несчастный случай… кому достанутся карты?

— Перестань! — воскликнул Генри. — Не ты лиучил меня, что насилие несовместимо с мудростью карт?

— Так говорят, — задумчиво произнес старик, —но я не понимаю… во всяком случае, незачем совершенно постороннему…

— Не спеши, — ответил молодой человек и повернулсяза курткой. — Мне нужно возвращаться. — Он потянулся и вдруграссмеялся. — Нэнси пожелала мне спокойной ночи, и вот на что я еепотратил — на разговоры с тобой.

— Поменьше болтай с этой публикой, — проворчалАарон, — и со своей Нэнси тоже. Генри уже надел куртку.

— Нам с Нэнси о многом надо рассказать друг другу, и,пожалуй, еще ни одна влюбленная парочка не вела таких разговоров. Спокойнойночи. Я сообщу, что мне удастся сделать в Лондоне.

На Рождество семейство Кенинсби обычно отправлялось вИстборн. М-р Кенинсби обнаружил однажды, что несколько праздничных дней лучшепровести в отеле, вместо того чтобы превращать в отель собственный дом. Впротивном случае молодые люди обоего пола, порознь и компаниями, будут являтьсяв любое время дня и ночи, а Ральф или Нэнси — без конца срываться с местанавстречу гостям. И хорошо еще, если при этом они окажутся дома, хуже, если онипридут, когда приятелей уже след простыл, тогда начнутся приставания свыяснениями. Перед напором молодости м-р Кенинсби чувствовал себя совершеннобеспомощным. Поэтому каждый год он щедро предоставлял домашним возможностьразвлекаться каждому на свой лад. Правда, понять, ради кого же это делалось,так и не удалось. Предполагалось, что для Сибил это — необходимость, а длядетей — удовольствие. И вот уже несколько лет они ездили в один и тот же отель,где м-р Кенинсби проводил время за игрой в бридж, наблюдал за шумнымиразвлечениями молодежи и обсуждал проблемы современной цивилизации с другимидостойными джентльменами.