— Я понимаю… — Врач усадил меня на стул и сам селрядом, он легонько похлопал меня по плечу. — Как вас зовут?

— Полина, — помедлив, ответила я.

— Вот что, Полина… У него не было шансов. Никаких. Стакими ожогами невозможно выжить.

Я смотрела куда-то в угол, больше ничего не слыша. Онкоснулся моего плеча.

— У вас есть родственники? Я позвоню из ординаторской.Вызвать вам такси?

— Что? — повернулась я к нему.

— Вам сейчас лучше побыть с кем-то из родных.

— У меня нет родных.

— Друзья…

— Мне никто не нужен, — захлебываясь отсдерживаемых рыданий, начала я. Он пожал плечами и поднялся. Я схватила его заруку. — Мне можно его увидеть?

— Нет. Давайте я вас провожу.

Я вскочила и, зажимая рот рукой, бросилась куда-то покоридору. Мне хотелось кричать во все горло. Увидев табличку на двери, явлетела в дамскую комнату, меня долго рвало, я стояла, согнувшись в теснойкабинке, и думала только об одном: я не хочу жить.

— Вам плохо? — испуганно спросили рядом, яповернулась и увидела в дверях полную даму в нелепой цветастой блузке.

— Извините, — спокойно ответила я, испытываяжелание ее убить, ударить чем-нибудь тяжелым… Я спятила. —Извините, — повторила я и прошла к раковине. Торопливо умылась холоднойводой. Из зеркала на меня смотрело бледное лицо Арлекина с темными подтекамитуши под глазами, страдальческим ртом. — Это несправедливо, —пролепетала я и залилась слезами, прекрасно сознавая всю нелепость моего упрекагосподу.

Сумка висела у меня на руке и билась по ногам. Откуда онавзялась? Впрочем, неважно. Я достала носовой платок, вытерла лицо. На сменурыданиям пришла опустошенность, хотелось забиться в угол, а еще хотелосьуснуть. Я вытащила сотовый и набрала номер. Такси я ждала у ворот больницы,машина прибыла минут через пять, а еще через двадцать я вошла в свою квартиру, протопалав спальню и рухнула на кровать, открыла тумбочку, нащупала флакон со снотворными выпила три таблетки.

"Сейчас все пройдет, — таращась в потолок, думалая, неизвестно на что надеясь. — Я усну, и все пройдет”.

Солнце било в лицо, я повернулась на бок, уходя от еголучей, зажмурилась покрепче и подумала: “Это ночной кошмар, страшный сон иничего больше. Глеб уехал на рыбалку и как раз сегодня вернется”.

Но открыть глаза все равно пришлось. Его халат, небрежноброшенный на спинку кресла, книга рядом с настольной лампой. Я беззвучнозаплакала, уткнувшись в подушку. Потом заставила себя подняться, выпила кофе,глядя в окно. Сквозь частые облака пробивалось солнце, играя на боках вазы наподоконнике, а мне опять захотелось плакать. Я безнадежно покачала головой,прикрыв глаза, и некоторое время сидела так, без чувств, без мыслей. Потомприняла душ, оделась и покинула квартиру.

Моя машина стояла во дворе, понятия не имею, кто ее сюдаперегнал, но ключи обнаружились в моей сумке. Сесть за руль не было сил, я вызвалатакси. Водитель попробовал завести со мной разговор, но вскоре умолк.Остановился возле корпуса, я поднялась на второй этаж и вошла в отделение.Слева за столом сидела медсестра и, позевывая, листала журнал.

— Вы куда? — спросила она резко.

— Я… мой муж… его вчера привезли, — испуганноответила я.

— Фамилия?

— Шабалин… Глеб Сергеевич…

— Так он в морге, — заглянув в журнал, сказаламедсестра. — Если вам за свидетельством о смерти, то к Петру Васильевичу.Прямо по коридору последняя дверь.

Меня обдало холодом от этих слов, я съежилась и бросилась покоридору в указанном направлении. Дверь была прикрыта неплотно, а комнатаоказалась пустой. Я вернулась в коридор и огляделась, прошла немного вперед иувидела мужчину. Вряд ли я смогла бы узнать его, но он назвал меня Полиной, и японяла — это тот человек, с которым я разговаривала вчера. Он торопливо шагнулнавстречу и взял меня за руку.

— Как вы себя чувствуете?

— Что? — не поняла я. — Извините. Хорошо. Тоесть, я хотела сказать…

— Давайте пройдем в кабинет. — Меня раздражал егоголос и его рука на моем локте. — Послушайте, не стоит вам его видеть.Попросите кого-нибудь из друзей. Бумаги готовы, закажите… все необходимое…

— Да вы спятили! — рявкнула я, выдернув локоть, ипобежала по коридору.

Здание морга, низкое, с закрашенными белой краской окнами,притулилось в глубине двора. Дверь была открыта, и я вошла. В комнате,выложенной голубой плиткой, толстая тетка мыла руки, стоя возле раковины ко мнеспиной, и говорила кому-то, повернувшись к распахнутой настежь двери в соседнеепомещение:

— Чего там обмывать, одна головешка… Услышав, какхлопнула дверь, она повернулась и выжидательно уставилась на меня.

— Мой муж… — собравшись с силами, выдохнула я. —Вчера привезли…

— После аварии? — сморщив лицо, спросила тетка. —Вон там на стене прейскурант…

— Можно мне его увидеть? Она растерянно моргнула, потомподошла поближе, молча глядя мне в лицо, и вдруг сказала:

— Ты вот что, милая, ты сядь… вот сюда на стул…

— Не беспокойтесь, я хорошо себя чувствую.

— Не похоже. Не надо тебе на него смотреть. Таких взакрытом гробу хоронят. Мы все сделаем…

— Я хочу его видеть, — зло повторила я. Теткапопятилась.

— Ну… Идем…

В дверях мы едва не столкнулись с пожилой женщиной в грязномхалате, она посмотрела на меня без одобрения и перевела взгляд на коллегу.

— Это его жена, — торопливо пояснила мояпровожатая.

Я сделала еще шаг и увидела каталку, а вслед за этим… “Этоне правда”, — пронеслось у меня в голове, и я начала медленно оседать напол.

Резкий запах нашатыря привел меня в чувство, я привалилась кстене, а взгляд мой искал каталку и то, что на ней.

— Все в порядке, — хрипло сказала я. — Небеспокойтесь. — И заставила себя подойти.

При виде того, что представлял собой труп, мутился рассудок.Я не должна была приходить сюда. Глеб остался бы в моей памяти красивым сильныммужчиной, а теперь, думая о нем, я буду видеть лишь то, что вижу сейчас. Яникогда не смогу избавиться от этого.