С тех пор мы не расставались. Через месяц поженились, и всеэто время я была абсолютно счастлива. Теперь, когда былое счастье оказалосьутраченным навсегда, эти несколько месяцев представлялись мне самыминевероятными в моей жизни, повторить их никогда и ни с кем невозможно, и отэтого мое горе казалось мне безграничным, а дальнейшая жизнь никчемной.

Утро опять выдалось солнечным, и это причиняло почтифизическую боль, казалось, мне стало бы легче, погрузись весь мир вбеспросветную мглу. Позвонила Светлана.

— Полинька, я заеду через полчаса. Я безразличнобуркнула:

— Конечно.

Она приехала и, взглянув на меня, заплакала.

— Поля, так нельзя, надо держаться. Тебе ни в коемслучае не следует оставаться одной…

— Нет-нет, — торопливо ответила я, боясь, чтоСветлана решит проводить со мной все время, а я теперь просто не способнакого-то видеть. — На самом деле все не так плохо. Пройдет месяц, два, и яначну привыкать. Все привыкают. Какие у нас дела? — облизнув пересохшиегубы, спросила я, стараясь перевести разговор в другую плоскость. В сочувствии ясовершенно не нуждалась.

— Надо сообщить родственникам, — начала Света, а яперебила:

— Получается, что сообщать некому. У меня родни нет, иу него тоже, если не считать отчима. Но ни его адреса, ни телефона в вещахГлеба я не нашла.

— Ясно, — вздохнула Светлана. — В концеконцов, отчим не отец, можно сообщить позднее. Где он живет?

— В Екатеринбурге.

— Еще вопрос, смог бы он приехать… Скорее всего онпенсионер, дорога дальняя… — Светлана говорила что-то еще, но я не слушала,последнюю фразу ей пришлось повторять дважды, прежде чем я поняла, что онахочет. — Нужна фотография Глеба.

— Зачем? А, да… У меня только свадебная.

— Свадебная не подойдет. К тому же его лица на нейпочти не видно…

— Другой нет.

— Как — нет? — не поняла она.

— Просто нет. И я, и Глеб терпеть не моглифотографироваться.

— Неужели нет ни одной фотографии?

— Нет, — теряя терпение, ответила я.

— На паспорте, на военном билете наконец…

— Документы он взял с собой.

— И военный билет?

— Наверное. В столе его нет.

— Все-таки это странно, — нахмурилась Светлана. —Ни одной фотографии…

— Странно, странно, — повторила я, цепляясь за этослово.

А ведь действительно странно. Человек умирает, и после негоне остается никаких материальных подтверждений его недавнего присутствия наземле. Одна фотография, где он, точно нарочно, отвернулся. Странно… Отчего ж,все имеет свое объяснение. Умри я сегодня, и после меня тоже мало чтоостанется. Та самая фотография, где я уткнулась лицом в цветы… Вот именно.Должно быть объяснение, должно…

Я поторопилась отделаться от Светланы. Как только за нейзакрылась дверь, я вернулась в комнату Глеба и еще раз тщательно просмотрелабумаги в его столе. Ничего интересного. Документы, в которых чаще всегофигурировало мое имя, договор на аренду ячейки в банке — все это составлено ужепри мне, здесь, в этом городе. О прежней жизни Глеба, до нашей встречи, мнепрактически ничего не известно. Он, конечно, делился со мной детскимивоспоминаниями, забавными рассказами из веселой юности, но по большому счетуэто ничего не значило. Теперь это вдруг меня испугало.

Вот тут мне бы проявить мудрость и оставить все как есть, ногоре сыграло со мной злую шутку, здравый смысл отступил, и я с удвоеннымрвением принялась рыться в бумагах. Вытащила все три ящика, встала на колени ивскоре была вознаграждена за усердие. К задней стенке стола прилип клочокбумаги. Я достала его. Обрывок какого-то текста, отпечатанного на компьютере.“Меня удивляет ваше сомнение. Более того, вы сами находитесь в опасности,сказать честно, я не дам за вашу жизнь и гроша, так что подумайте и сообщитесвое решение не позднее…” Далее текст обрывался. Я прочитала текст раз пять,прежде чем до меня начал доходить его смысл. Глебу угрожали. Очень похоже написьмо шантажиста. Ну конечно. Его гибель вовсе не несчастный случай, это убийство…

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть Я схватила трубкуи услышала незнакомый мужской голос:

— Полина Викторовна? Извините, что беспокою. Мояфамилия Горшенин, я занимаюсь делом вашего мужа. Вы не могли бы приехать? Японимаю…

— Я приеду. Скажите, куда.

Он назвал адрес, а я начала лихорадочно собираться.Вернулась к столу и спрятала найденный только что клочок бумаги в секретер,заперев его на ключ.

Здание, куда мне предстояло явиться, находилось неподалеку —пешком можно было дойти минут за двадцать, но я поехала на машине. Найденныйобрывок письма не шел из головы Я была уверена, что вызов в милицию как-тосвязан с этим письмом, то есть не с ним, конечно, а с новым поворотом в деле.Наверняка у следователя появились сомнения в том, что это несчастный случай.Расследование — вещь, которая мало кому может прийтись по вкусу, но в настоящиймомент я хотела лишь одного: узнать правду. Впрочем, жизненный опытподсказывал, что правда — штука непростая и, как правило, малоприятная.

Горшенин оказался пожилым мужчиной в помятом костюме, сусталыми глазами и лысиной, которую он тщетно пытался замаскировать. При моемпоявлении он встал, представился и выразил сочувствие. Я кивнула, вглядываясь вего лицо, ожидая сногсшибательных известий, но наш разговор меня разочаровал.Для Горшенина Петра Васильевича дело было совершенно ясным. Несчастный случай.Машина шла на большой скорости, после дождей обочина была грязной и скользкой,машину занесло и отбросило в кювет, она несколько раз перевернулась, после чеговзорвалась и выгорела дотла, что и неудивительно, в салоне находилась канистрас бензином, именно поэтому… Тут Горшенин несколько смешался, кашлянул иторопливо продолжил. Вскрытие показало, что мой муж скончался не от ожогов, какпредполагалось вначале, хотя и ожогов вполне хватило бы, так как практически насто процентов кожный покров поврежден и…

— Вы видели, в каком он состоянии, — точноизвиняясь, добавил Петр Васильевич. Оказывается, Глеб умер от инфаркта. Приступслучился в машине, именно поэтому он и не справился с управлением. Налицонесчастный случай. Горшенин еще раз выразил мне сочувствие, и я поняла, чторазговор окончен. Поднялась и, точно во сне, вышла из кабинета.