наблюдал за гостем, как бы пытаясь угадать, нравится ли тому председателево жилье. Открывая перед ним дверь в комнату, он сдержанно, без особых пояснений, произносил ровным голосом:

— Тут дочкино царство с куклами и игрушками. А эта комната для сына предназначалась. Да сын у меня того… Словом, женился и возвращаться не собирается… Ну, а это спальня, кровати и прочее… Здесь — комната для родни, есть где переночевать, пожить с недельку. А дальше — кладовка, кухня. Газовые баллоны из города привожу…

И только в комнате, где стоял письменный стол и стенки были в стеллажах с книгами, хозяин оживился, глаза его многозначительно заулыбались. Все, что до этого показывал он в доме, казалось, нисколько не волновало его: мол, кто в наши дни не строится, не переселяется из старого жилья в новое? Но теперь ему явно хотелось, чтобы Максим, житель большого города, приятно изумился и все увиденное одобрил бы: и этот стол с чернильным прибором и зеленой лампой, и ряды книг на стеллажах, и саму комнату, тихую, строгую, располагающую к раздумьям…

— Мой домашний кабинет! — сказал Павел Николаевич и развел руками, как бы приглашая гостя ко всему присмотреться.

Максим прочитал названия некоторых книг, а хозяин уселся за стол и, предложив ему устраиваться в кресле, продолжал:

— Между прочим, пора бы нашей сельской интеллигенции зажить более культурно, с размахом. Ну, там учителям, агрономам, зоотехникам, библиотекарям. Я имею в виду не клубы, радио, театры и прочее. Это, так сказать, общественная сторона проблемы. Ее уже основательно решает сама жизнь. В какой деревне теперь не смотрят телепередачи или кино, не читают журналы? Я говорю о другом — о домашнем быте, о жилье сельской интеллигенции. Ведь это ж думающая часть деревни, ее мозг. А скажи на милость, где ей думать? Живет семья чаще всего в одной большой комнате, строили так еще наши деды и отцы, привыкли ютиться. Выспаться нормально не удается. Вот я и решил показать пример. Были у меня в доме не только гремякинцы, но и кое-кто из приезжих. Теперь ведь строятся многие, вон какие дома ставят. А удобно ли жить в них? Про мой говорят: удобно, хорошо. И верно! Вернусь с работы вечерком, поужинаю, сяду за стол и читаю книги, журналы… Тишина, покой, никто не мешает. А что ж такого? Раз колхозных председателей называют правофланговыми в деревне, пусть все на нас и равняются! Надо не только собраниями, газетами, политинформацией, но и образцовым бытом воспитывать людей. Что, разве не так?

— Сложный это вопрос, — уклончиво сказал Максим.

— Конечно, сложный, но его надо решать уже сегодня!

Павел Николаевич на секунду зажмурился с блаженной ухмылкой на губах, как бы давая понять, что ему сейчас чертовски хорошо. Максим сидел в кресле, вежливо-почтительный, соглашался с рассуждениями председателя о сельской интеллигенции, но, слушая, спрашивал себя, не перегибает ли тот палку. Понятно, каждый теперь в деревне хочет жить лучше, богаче, удобнее. Однако к чему председателю колхоза такой домище, что в нем делать? Приемы устраивать, что ли?.. Семья-то небольшая, из трех человек, тем более что сын откололся, не живет с родителями. Право же, можно бы поскромнее…

— Что, не одобряешь мои хоромы? — с тревогой спросил хозяин.

— Нет, почему же?.. Раз тебе самому нравится…

Вздохнув с облегчением, Павел Николаевич поправил ладонью рядок книг на полке, довольный, что возникшая было в разговоре настороженность исчезла, потом мягко сказал:

— Пустовато на стеллажах. Но не беда! Будет и у меня своя библиотека. У тебя, Максим, должно быть, книг — уйма? В городе какую хочешь приобретешь, а в деревнях, к сожалению, книжных магазинов нет.

— Да, кое-что есть.

— Вот и я становлюсь книголюбом. Конечно, под руководством жены. Она много читает.

Неслышно вошла Вера Гавриловна, остановилась в дверях, разрумянившаяся, оживленная после хлопот на кухне.

— Можно к столу, — певуче пригласила она мужчин.

Но те, продолжая разговаривать, не торопились. Теперь Павел Николаевич крупно вышагивал по кабинету, засунув руки в карманы пижамы, и пояснял Максиму, что он приобретает лишь ту литературу, без которой культурному человеку никак не обойтись в деревне. Вера Гавриловна соглашалась с ним, кивала головой с туго уложенной коронкой волос.

— Жалко, у председателя колхоза не так уж много времени для чтения, особенно летом, — посетовал Павел Николаевич и тут же добавил: — Впрочем, кое-что прочитываем.

Он хотел было еще что-то сказать, но в комнату вбежала Милада, уселась на стуле рядом с Максимом и стала прислушиваться к разговору взрослых. Она сидела тихая и серьезная, на вид самая послушная девочка на свете, одна из тех, какими хвалятся и никак не нахвалятся родители. Отец пригладил ее торчавшие косички и только тогда закончил свою мысль:

— Вот она и дочитает то, что я не успею. Правда, дочка?

— Я тоже буду учительницей, как мама, — сказала Милада.

Мать, довольная, рассмеялась. Павел Николаевич опять прошелся по кабинету, задумчивый и сосредоточенный. Вдруг он остановился перед Максимом, слегка качнулся на носках.

— Признаться, я действительно не очень-то охочий до современных романов и повестей. А почему, спросишь? Времечко для хорошей книги всегда можно выкроить. Да не в этом дело.

— А в чем же? — спросил Максим с вновь пробудившимся интересом к разговору.

Ему никогда еще не доводилось разговаривать с гремякинским председателем на литературные темы, и теперь он весь превратился в слух. Рука его машинально потянулась в карман за блокнотом, который по привычке всегда носил с собой, но тут же он сообразил, что все это ни к чему. Ведь не материал же для очерка он собирает!

А Павел Николаевич переглянулся с женой, как бы настраиваясь на одну с ней волну, и сказал нетерпеливо, даже горячась:

— Скучно, понимаете, скучно мне с героями иных книг! Вроде бы и умные, и делом хорошим заняты, но какие-то вчерашние они, герои-то. Живут тем, что люди уже давно пережили, чем переболели. А мне чего хочется? Душевного, отзывчивого собеседника, живущего тем же, чем и я. Чтоб встретиться с ним за калиткой, пройтись по улице или посидеть дома, в колхозной конторе, в районном кабинете да и разговориться, как с соседом… На работе мне никогда не бывает скучно, захватывает, несет, а вот с иной книгой позевываю и даже засыпаю. Вроде снотворного примешь на ночь.

— Ты уж как-то очень практически смотришь на литературу, — осторожно возразила Вера Гавриловна, как всегда, не сразу обнаруживая свое несогласие с мужем.

По своему журналистскому опыту Максим знал, что практики высказывают суждения об искусстве и литературе куда более откровенно, чем профессионалы, и почти всегда это бывает