всех, которых я был свидетелем. Сейчас день и тихо, а по ночам воет за домом юго-восточный ветер и не дает ни спать, ни сосредоточиться путем. Светлые юбилеи сопровождает тишина и какая-то разреженность внутри себя. Помню, когда я стал работать на Ковше, я испытывал постоянно это грустное чувство, как бы сожаление об бесплодно растрачиваемом времени. Прекрасная дорога вдоль Ковша на наш завод всегда производила такое впечатление. Мне постоянно казалось, что эти места больше подошли бы для курорта или для съемок «Острова сокровищ», а не для добывания этого «крылатого металла», я говорю о заработке. В час, когда люди начинают стоять на остановках, а транспорт еще не ходит, когда не началась еще утренняя круговерть, а на дворе темно, хоть глаз выколи, даже не похоже на Ленинград, я встаю приготовить Вере завтрак. Ей еще можно поспать с часик, и я все делать стараюсь тихо, чтобы ее не беспокоить. Теперь и мама здесь, но она утром спит крепко и ей я не помешаю. Удается, бывает, что-нибудь и записывать в это время. Чувствую себя гораздо лучше, не тянет все время в кровать, не подташнивает. Снова могу пить чай, пока с молоком. Новостей у меня никаких нет. Сегодня должен прийти телевизионный мастер, что-то испортилось в телевизоре, и передачу «Путь в Тибет» мы почти только слушали, так как не было устойчивого изображения. По счастью, в ней мало что было нового и незнакомого, в основном изложение обстоятельств экспедиции Цыбикова, но кое-что все же говорилось интересного о большом комплексе скульптур, размещенных в разных комнатах, чего я не знал. В этот же день в «Клубе путешественников» показывали город Наровчат и его пещерный монастырь, третий на Руси, после Киевской лавры и Печерского монастыря. Вот эту передачу жаль, что плохо видно; материал интересный. А так все о правительственных визитах, да об охоте на дипломатов с Ближнего Востока, которая развернулась в Париже. Говорят об американских космонавтах, об их успехах и неудачах. Индонезийскую «Полапу» запустили неудачно, и она вертится на орбите незапланированной. Говорят, что при следующем запуске «Челленджера» американцы хотят захватить какой-то неисправный спутник и отремонтировать его. Все в этом роде. Пишут в «Известиях» об ужасном циклоне в Магадане, ветер сбрасывал перекрытия с производственных корпусов, и о жертвах циклона в Южной Африке. Сейсмических новостей нет, но с начала года их уже было предовольно, думаю, вырезок набралось на картинку, еще не знаю, как ее сделать. Новые сообщения о борьбе с контрабандой наркотиков – шеф монреальской полиции утаивал часть конфискованного гашиша и героина и схлопотал четырнадцать лет; один француз, официант из Парижа, провез в туфлях в Польшу два килограмма героина и был задержан, так как туфли были очень большие. Будут судить. Отмечают десятилетие независимости Гренады, жалуются, как плохо там под американской оккупацией. Война в Ливане, новое правительство, «Нью Джерси» обстреливает из главного калибра горные местности, говорят, что морских пехотинцев передислоцируют из Бейрута на корабли. У нас все заняты подготовкой к выборам в Верхний Совет, а в Никарагуа отложено обсуждение законопроекта о выборах в связи с нападениями Гондураса. Некоторые из этих новостей еще долго будут обсуждаться и не сойдут с газетных страниц. Читаю, очень понемногу, Вячеслава Иванова, кажется, начал привыкать к нему. У нас немного русских стихов, но есть Иванов, Батюшков, Веневитинов. У Веры несколько томов Большой серии, но не такие интересные.

Восьмого запустили «Союз Т-10» с тремя космонавтами. Программа прежняя, стыковка и работа на станции. Вот самая главная новость, пожалуй, из сегодняшних. Биографии публикуются в печати.

Девятого февраля умер Ю. В. Андропов.

Принесли Хаттака Хушхаль-хана, избранные стихотворения в переводах Мих. Еремина.

«Спит мирный семьянин, пока беспутного дервиша Морочит призраками счастья опиумный мак».

Книжка очень симпатичная и переводы, должно быть, хорошие. Я постепенно поправился. Начали сниться сны, где все время я в какой-то компании людей, которым не доверяю. Снятся различные ситуации, но это во снах общее. Только на барахолке, разбитой на Кузнецах, я как будто бы один, но и тут все время останавливают и предлагают посмотреть то-се. Выпускаю из рук синюю книгу о мартинистах, рассматриваю меха, графины, как будто отбираю вещи, принадлежащие мне, а когда прохожу ряд до конца и начинаю возвращаться – все уже исчезло, импровизированные лавки разобраны, из окна второго этажа смотрит какой-то крашенный в ржаной цвет субъект с синяками под большими глазами. Кто-то подсказывает, что это художник, рисующий здесь учителей, а в окно он так сильно высовывается, чтобы присмотреть какую-нибудь уличную натуру. Хотя он меня видит, но ничего не говорит. А в том месте, где я нашел вещи, по праву принадлежащие нашей семье, открылась боковая улица, где еще нет движения – поперек натянуты веревочки и вдоль, кажется, тоже, как если бы она была только что заасфальтирована. Фасады небольших, выступающих на улицу или прячущихся в палисадниках домов все разноцветные, один – самый современный куб, синий, другие терракотовые и бежевые, есть и серые, наши обычные, но в целом улица производит не ленинградское впечатление. Другой сон: я, в группе каких-то пушкинских лоботрясов, с Геной и какой-то миловидной дамой, оказываюсь в районе нашей, на Блохиной, церкви, где на этот раз разбиты какие-то летние кафе. А выходит так, что этот прекрасный теплый день приходится на середину зимы, и вот люди, которых день застал случайно, на улицах, на Большом, в зимней одежде, а те, кто гуляет в садике, превосходно чувствуют себя в легкой одежде. Мы начинаем путешествие по набитым залам каких-то шашлычных, где все или играют в застольные неведомые групповые игры, или стараются сорвать что-то друг с друга. А у меня, кроме куска анаши, в карманах ничего нет, а это я скрываю и мне неприятно очень, что все выглядит так, как будто я пытаюсь выпить на дармовщинку. Я пытаюсь скрыться от честной компании, и с большим трудом мне это удается. Но у касс Юбилейного, где какие-то помещения секций коллекционирования, я попадаю в руки коллекционеров, которые что-то хотят сменять мне из своих вещей. Такие цветные сны, не очень угнетающие, но очень странные. Я как будто только в конце дня, под вечер, могу остаться один, попасть к маме на квартиру, может быть, покурить спокойно. Конечно, есть еще и другие