собой малютку Джорджа. Естественно, тот отказался.

Она все-таки сделала последний материнский жест, договорившись об усыновлении последнего ребенка.

Хотя даже это не обошлось без злого умысла. Судя по всему, за несколько дней до этого ее поймали за тем, как она «натирала десны младенца мылом». Женщина думала, если ребенок заболеет, «ей сохранят жизнь хотя бы до тех пор, пока тот не поправится».

Мэри Энн ровно половину жизни была матерью. Нравилось ей это или нет, все ее существование до последнего момента во многом было подчинено именно ему: была ли она тайно или открыто беременна, забеременела ли недавно или вне брака. Обольщение мужчин и последующая беременность являлись одним из самых верных ее орудий (вторым был страшный белый порошок, который можно купить в любой аптеке). Мэри Энн использовала репродуктивную способность для контроля взлетов и падений своей жизни. Отдать последнего ребенка для нее значило признать конец всему: обольщениям, бракам, деторождению и отравлениям.

Кем же была Мэри Энн? Социопаткой, пристрастившейся к убийствам невинных жертв? Капиталисткой, карабкающейся по социальной лестнице из мужей в отчаянной попытке обрести хоть какую-то автономию? Она явно к чему-то стремилась, но неясно, чего хотела больше всего. Денег? Свободы? Страданий других людей? С одной стороны, замужество и материнство для нее были равносильны тюремному заключению, из которого она отчаянно желала вырваться на свободу. С другой – это как форма спасения, и потому ее действия цикличны до безумия. Она убивала одного мужа, чтобы выйти замуж за другого. Расправлялась с одним ребенком и вскоре беременела новым. Что, по ее мнению, должно было произойти с ними? Неужели она ожидала, что глубоко внутри у нее что-то шевельнется? Долгожданное чувство удовлетворения, покоя? Материнский инстинкт? Любовь? Сколько бы боли женщина ни причинила окружающим, для нее ничего по-настоящему не менялось. И потому она оставалась в своей зеркальной галерее, вынужденная раз за разом проживать собственную грязную историю.

Невыразимая злодейка

24 марта 1873 года Мэри Энн прошла четырехминутный путь от камеры до эшафота. Ей было сорок лет. На плечи она накинула шаль в черно-белую клетку, чтобы скрыть тот факт, что руки связаны по бокам ремнем. Подобные шали в этой местности были на пике моды, однако после того, как газеты напечатали фотографию Мэри Энн в одной из них, они быстро утратили популярность. У тюрьмы собралась целая толпа зевак, желавших взглянуть на преступницу. Журналисты писали, что она выглядела как «обреченная негодяйка» и истерически рыдала, волоча ноги к эшафоту. Когда на шею накинули петлю, Мэри Энн вздрогнула. Женщина успела лишь сказать: «Господи, помилуй мою душу…» – и земля ушла у нее из-под ног.

Она умирала три минуты, палач собственными руками удерживал ее дергающееся тело.

«Новость о казни может развеять популярное и слишком давно бытующее представление, будто женщина-убийца, сколь бы ни были ужасны ее деяния, обычно может рассчитывать на отсрочку исполнения приговора из-за принадлежности к определенному полу, – написала через несколько дней газета «Бернли Адвертайзер». – Но кровавые преступления Мэри Энн Коттон выводят ее за рамки милосердия, поскольку, если только ее жестоко не оклеветали, на Земле никогда еще не существовало столь безобразного чудовища». Разумеется, англичане даже не подозревали, что через пятнадцать лет самый знаменитый серийный убийца страны начнет потрошить проституток в беднейших районах Лондона. Тогда именно он станет самым безобразным чудовищем на Земле и привлечет внимание прессы так, как Мэри Энн Коттон даже не снилось.

Примерно через неделю после ее смерти поставили нравоучительный спектакль под названием «Жизни и смерть Мэри Энн Коттон». Какое-то время дети на улице пели о ней песенки: «Мэри Энн лежит в земле под нашими ногами, Мэри Энн лежит в гробу с открытыми глазами». Но вскоре о ней забыли. В английских городках рождения и смерти шли своим чередом.

Салтычиха

Дарья Николаевна Салтыкова

Дарье Николаевне Салтыковой нравились церковные обряды: литургии, процесс уплаты десятины, регулярное паломничество. В каком-то смысле она была человеком привычки. Совершенно предсказуемой. Проживающей жизнь как по часам. Например, раз в год она отправлялась за город, чтобы посетить святыни и соборы Русской православной церкви. Дома регулярно обращалась к почти медитативной практике пыток, часами избивая своих слуг и убивая самых неугодных. Даже в пытках она была предсказуема и избивала тех, кто не справлялся с уборкой дома. Тик. Ток.

Возможно, кто-то в ее поведении увидит страшнейшее религиозное лицемерие: на словах она прославляла добро, а вместе с тем поклонялась злу. Однако сама Дарья не видела в собственном поведении никакого противоречия. Она лишь действовала исходя из усвоенного: у нее полное право считать себя лучше других, а потому можно действовать так, как заблагорассудится. С чего бы заламывать окровавленные руки и молить о прощении?

Это она решала, кого прощать, а кого нет… Она считала себя неприкосновенной. Богиней.

Молодая вдова

Жизнь Дарьи была полна привилегий. Она обеспеченная русская дворянка и состояла в родстве с именитыми сановниками и князьями. В ее распоряжении – целая армия слуг, а закон твердо на ее стороне. Можно рассчитывать на то, что с ней будут обращаться в соответствии с высоким положением и в отношении любых ее действий работает презумпция невиновности. Даже в случае формально незаконной деятельности остальные русские дворяне наверняка оказали бы ей поддержку.

Аристократия не была заинтересована в создании определенных прецедентов, например практики привлечения дворян к ответственности. О нет. Им нравилась та жизнь, что у них была: безопасная для них и представляющая угрозу для всех остальных.

Дарья родилась в марте 1730 года и стала третьей из пяти дочерей. Она удачно вышла замуж: супруг, Глеб Александрович Салтыков, являлся ротмистром Лейб-гвардейского конного полка Русской императорской гвардии.

Род Салтыковых был знаменит и занимал высокое положение в обществе. В родстве с династией состояли самые влиятельные представители других дворянских родов: Строгановых, Толстых, Татищевых, Шаховских, Мусиных-Пушкиных, Голицыных и Нарышкиных. Само собой, в результате этого брака Дарья ощущала немалое социальное давление и даже стресс, ведь приходилось общаться с будущими государственными деятелями и внуками прежних цариц. А она не получила никакого образования и до конца жизни так и не научилась читать.

У супругов родилось двое сыновей, Федор и Николай, однако брак продлился недолго: в 1756 году Глеб Салтыков умер. В возрасте двадцати пяти лет Дарья внезапно стала вдовой. Можно предположить, что в какой-то степени она была