– Да. При обстоятельствах почти фантастических в своемнеправдоподобии.

– А каковы, господин доктор, временные границы, в которыхсмерть произошла вероятнее всего? Меня интересует не только ваше мнение, нотакже факты, на которые вы опирались.

– Правдоподобнее всего, что смерть наступила за четыре-пятьчасов до вскрытия.

– На чем вы основываете это суждение, господин доктор?

– Прежде всего на степени посмертного остывания тела.

– А что характерного вы заметили в степени посмертногоостывания?

Доктор уселся поудобнее. Он снова был на надежном грунте.

– Посмертное окоченение, иначе «ригор мортис»[2],появляется вначале в мускулах челюстей, что наступает обычно через четыре-пятьчасов после смерти. Оттуда расходится до мускулов шеи, грудной клетки, рук,живота, наконец, ног, до самых стоп. В трупе убитой посмертное окоченение вначале осмотра было замечено только в мускулах челюстей. Однако, перед тем какприступить к подробному вскрытию, я подождал, пока окоченению подвергнутсядругие мускулы. Это было необходимо для того, чтобы определить, с какойскоростью происходит процесс. На этом основании я определил время смерти зачетыре-пять часов до начала вскрытия. Иными словами, смерть, вероятнее всего,наступила между восемью и девятью часами вечера.

– Благодарю вас, – сказал Драмм тоном джентльмена,обращающегося к другому джентльмену, и послал свидетелю, а также судьеторжествующую улыбку. Вот как он справился с низкими адвокатскими штучками,которыми тот пытался затемнить дело. – Я думаю, что господин адвокат, –обратился он к Мейсону, – не имеет больше вопросов?

– Имею один маленький вопрос, – равнодушно ответил Мейсон.

– Пожалуйста, – буркнул Драмм.

Мейсон холодно улыбнулся доктору.

– Но смерть могла наступить за девять часов перед началомосмотра, господин доктор? – спросил он.

– Как я уже говорил, – ответил свидетель с чопорнымдостоинством, – решающим фактором является степень посмертного окоченения,которое развивается в определенных границах времени.

– Могла смерть наступить за девять часов до того, как выприступили к вскрытию? – обрезал Мейсон.

– Я попытаюсь это объяснить.

– Меня не интересуют объяснения, я прошу ответить. Послетого, как вы ответите на мой вопрос, вы можете объяснять сколько угодно. Новначале прошу ответить. Смерть могла наступить за девять часов до того, как выприступили к вскрытию?

На минуту наступила полная напряжения тишина.

– Да или нет? – настаивал Мейсон. – Смерть могла наступитьза девять часов до вскрытия?

– Да! – почти выкрикнул подавленный доктор.

Улыбка Мейсона относилась как к судье, так и к Драмму. Егоболее тихий голос контрастировал с сердитым выкриком свидетеля.

– Благодарю, господин доктор. У меня все.

Следующим на свидетельском месте появился лейтенант Трэгг.Он сообщил о своей полицейской карьере, занимаемой должности, а такжеследственном опыте. Затем рассказал, как в день убийства, двадцать шестоговечером, он прибыл на бульвар Сан-Фелипе, шестьдесят семь – пятьдесят иобнаружил за домом убитую, Милдред Дэнвил. В это время дождь шел ужеприблизительно три часа – и труп лежал лицом в грязи. Вскоре после этого онобнаружил на тротуаре перед домом дамскую сумочку, которую обвиняемая позжеопознала как свою собственность. Помимо обычных дамских мелочей, в сумочке былиполторы тысячи долларов, а также водительские права на имя обвиняемой.

В этом месте Драмм внес предложение о временном освобождениисвидетеля от показаний, мотивируя это желанием ознакомить высокий суд с планамиместа преступления. Защита не выразила протеста, вследствие чего обвинительвызвал топографа, который представил и объяснил целую серию планов владенияшестьдесят семь – пятьдесят по бульвару Сан-Фелипе. После принятия их судомлейтенант Трэгг вернулся на возвышение и обозначил крестиками на планах теместа, где были найдены труп и сумочка. Продолжая свои показания, он рассказалоб обыске в квартире, занимаемой обвиняемой совместно с убитой в Палм ВистаАпартаментс, во время которого он заглянул в корзину с грязным бельем и нашелпистолет девятого калибра. Тогда он выцарапал на стволе специальный знак и наэтом основании может сейчас идентифицировать пистолет, предъявленный емуобвинителем, как тот самый пистолет, который он нашел в корзине обвиняемой.

Обвинитель внес предложение считать пистолет вещественнымдоказательством, заверяя высокий суд, что эксперт по баллистике представитвскоре материалы, свидетельствующие, что из этого пистолета была убита МилдредДэнвил. Затем он посчитал необходимым обратить внимание на то, что приближаетсявремя обеденного перерыва и что обвинению было бы удобно воспользоваться этим.Судья посмотрел на часы, кивнул головой и распорядился сделать перерыв до двухчасов дня.

Через заполненный зал к Мейсону протолкался Пол Дрейк.

– Нашли полицейского, Перри, – заявил он.

– Того, который задержал Милдред Дэнвил?

– Да. Она действительно превысила время стоянки.

– Где он? – нетерпеливо спросил Мейсон.

– Ждет у меня в агентстве. Мои парни семь потов пролили ивсе ботинки истоптали, пока нашли его. Он работает на замещении, дежурил в этомрайоне всего один раз, именно в тот день.

– Попробуем с ним поговорить, – сказал Мейсон. – Как егозовут?

– Филипп Рэймс.

– Что за человек, Пол?

– Не самый плохой. Но сам знаешь, как это бывает сполицейскими. Большей частью у них довольно эластичная память, когда речьзаходит об их должности. Ни один полицейский не горит желанием даватьпоказания, которые могут быть не по вкусу прокурору.

– Поговорим – увидим. А вдруг удастся выдавить из негопоказания в письменном виде?

– Попробуй. А как у тебя дела, Перри?

– Приблизительно так, как я и предвидел, – ответил Мейсон. –Они готовят почву. Черт возьми, Пол, у меня есть линия защиты, только не знаю,удастся ли мне провести доказательство. Если нет, то мы спеклись. Я знаю, чтокран сборника был открыт. Точно помню. Но до сих пор у меня не было возможностирассмотреть полицейские фотографии, и я боюсь, что… А-а, будем ломать себеголову тогда, когда наступит время. А пока послушаем, что нам скажет постовойРэймс.

Филипп Рэймс был стройным, широкоплечим мужчиной в возрастетридцати с лишним лет. С лица у него не сходило выражение легкого удивления,как будто жизнь непрерывно ставила перед ним задачи, превышающие егоспособность понимания. Он смотрел, сморщив лоб, когда Дрейк представлял емуМейсона.