– Опознал я в арестанте Сивове, – так говорит Максим, – человека, допрежде прозывавшегося крестьянином Оконишниковым, с которым и учинил в 18.. году преступление.

– Какое же преступление? – спрашивают судьи.

– Назад тому года три приплыл я в город А. вместе с отцом моим для продажи лодок. Через неделю после нашего прихода туда, случилась сильная буря, оторвавшая и унесшая по Волге пять принадлежавших нам лодок, почему отец мой отправил меня отыскивать лодки. Найдя лодки в волжинских камышах, я вместо того, чтобы возвратиться к отцу, продал их повстречавшемуся со мной крестьянину Акиму Оконишникову, ныне прозывающемуся арестантом Сивовым, но так как для раплаты со мной на ту пору у Сивова не было денег, то он и повел меня в город А. к знакомому ему человеку, прозывавшемуся казаком Никитой. Получивши от казака Никиты деньги, Сивов передал их мне, но я, не выходя из дома, пропил их вместе с Сивовым, Никитой, и еще человеком, прозывавшимся Парфеном.

Максим до тонкостей описал затем приметы всех лиц, а также и место, где стоял дом Никиты.

– На другой день к вечеру, – продолжал Максим, – казак Никита вместе с Сивовым и Парфеном стали уговаривать меня идти ограбить одну, не известную мне, но по их словам богатую женщину. Я сначала не только не соглашался на такое преступление, но их уговаривал отказаться от своего намерения, но по неотступным просьбам, пристал к ним. Когда совсем смерклось, отправились мы через сады к дому той женщины. По приходе на место Парфен стал караулом, а казак Никита, взлезши на дом, проломал в крыше дыру, через которую сначала спустился он, а за ним последовал и я с Сивовым. Когда мы взошли в комнату женщины, она спала; казак Никита, подошедши к ней, ударил ее кистенем, но сразу не убил ее, потому что женщина, проснувшись, вскочила с постели и стала кричать «Караул!». Боясь, чтобы по этому крику не пришел кто на помощь, я схватил лежащее на лавке большое долото и ударил женщину в голову, после чего, надо полагать, она умерла, потому что больше не кричала и лежала без движения.

Убив женщину, мы спрятали ее в подполье, а потом разбили сундуки, взяли оттуда платье и денег двести рублей ассигнациями. Все награбленное мы разделили поровну в доме казака Никиты, у которого снова принялись пьянствовать. Пропьянствовав три дня, я, несмотря на уговоры казака Никиты остаться у него, возвратился к отцу.

Вследствие показания Максима вызвали в суд арестанта Сивова.

Арестант Сивов был человек под сорок, с черной с проседью бородой, с благообразным, несколько плутоватым лицом.

– Как ты прозываешься? – спросили Сивова.

– В настоящее время прозываюсь Сивовым…

– А прежде как?

– Допреж же звали меня Акимом Павловым Оконишниковым.

– Из каких ты?

– Из барских.

– Каких господ?

– Господина полковника Туруктаева.

– Какой губернии?

Сивов назвал губернию, уезд и село.

– Стало быть, ты бродяа?

– Бродяга.

– Что же тебя заставило бродяжничать?

– Не что иное как нестерпимое притеснение господина моего.

Судьи даже не полюбопытствовали узнать, что это за нестерпимое притеснение.

– Ты знаешь арестанта Чапурина, Максима?

– Знаю.

– Что же, ты узнал его в остроге?

– Никак нет, гораздо допрежде.

– Где же ты с ним познакомился?

– В городе А.

Судьи навострили уши.

– Как же это ты с ним там познакомился?

– Раз на берегу Волги подошел ко мне какой-то человек и стал предлагать мне купить у него лодки, называемые душегубками.

– Что же, ты купил у него их?

– Купил за шесть рублей серебром; после того пошли мы с ним в питейный дом, где и распили магарычу два полштофа; за вином тот человек сказал мне, что прозывается он Максимом Чапуриным, и приплыл в А. вместе с отцом.

– Ну а что дальше?

– А дальше ничего, выпили да и расстались, а после того я с ним больше не встречался.

На том показания Сивова, относительно знакомства его с Чапуриным, и кончились; вызвали Максима и поставили его очи на очи.

– С ним было совершено убийство женщины в А.? – спросили Максима праведные судьи, указывая на Сивова.

– Я уже докладывал вашей милости, что с ним.

– Слышишь, Оконишников.

– Слышу, ваше благородие.

– Ну, уличай же его, Чапурин.

– Ты уж говори, Аким, – обратился с улыбкой Чапурин, – что скрываться-то. Я все их милости рассказал.

– Полно ты, пустая голова, молоть-то, сам в каторгу лезешь, так и других туда тяешь; Бога-то видно в тебе нет, что ты эфдакий поклеп несешь. Мало ли ты накуралесил, ништо я с тобой везде был, – отвечал Максиму Сивов.

Максим не особенно красноречиво защищал на очных ставках свой оговор на Сивова, но тем не мене от него не отказывался.

Судьи, отобрав показание от Максима и Сивова отправили эти показания в а-скую городскую полицию для исследования на месте их справедливости; а-ская же городская полиция, внесши справку в своем архиве, отослала дело Максима и Сивова обратно, отписывая, что в таком-то году никакой женщины в городе А. не убито и следствие о том не производилось.

Вследствие получения такого ответа снова выслали Максима перед судьей.

– Свое показание об убитой нами женщине я подтверждаю, – говорил и на этот раз Максим. – И если бы был я в городе А., то преступление сие и виновников его раскрыл бы вполне; казак Никита запираться не мог бы, потому что я оставил в доме его три фальшивые печати для пачпортов, и если бы сказал мне Никита, что меня не знает, то я, вынув печати те из секретного места, уличил бы его в запирательстве.

– Где же это секретное место, в которое спрятал ты печати?

– Здесь я о том сказать не могу, ибо казаку Никите могут передать мой ответ.

– Не можешь ли представить других доказательств убийства? – приставали судьи к Максиму.

– Других доказательств я не имею, но когда расследуете дело об убитой женщине, то и открою мои иные преступления.

Напуганные бегством Чапурина судьи не препроводили его в А., но заключили, что, так как показание Максима Чапурина не подтвердилось, то на том основании, что Максим содержится более полугода в остроге, оставить начатое дело без последствий.

VII

Убийство Кулаковой

У Максима было много материалов, чтобы затянуть дело: не удалось одно, удастся другое.

В 18.. году, в канаве большой дороги, между селениями Караваевым и Микулиным, найдена была мертвая женщина, с проломанной в нескольких местах головой, около нее валялся окровавленный сердешник. Стали наводить справки об убитой, оказалось, что она государственная крестьянка села Вязова Ключа –