Полу предстояли неизбежные экзамены продвинутого уровня… а, да ну и бог с ними! Он сумел убедить отца, что передышка принесет ему пользу; Джордж взял отгулы на стажировке, а Джон и Стюарт просто махнули и на колледж, и на выпускные экзамены. Курсовую работу за Джона доделывала Синтия. Мими об этом не сказали ни слова.

Тур по танцевальным и церковным залам в шотландском захолустье не был вершиной мечтаний, но каждому заплатили по 18 фунтов стерлингов, и то был их самый первый тур! Наконец-то они работали, как настоящие профессионалы! Да и поездка по Шотландии в фургоне «дормобиль» первые пару дней казалась забавным приключением. Вот если бы они еще не были заперты все вместе… А так клаустрофобия привела к тому, что все были на нервах, и еще Джон все время изводил ударника.

Почему Джону обязательно нужно было наброситься на чужака, да еще и на барабанщика, который даже взял отпуск на своем стекольном заводе, чтобы им помочь? Кто его знает? Может, это был защитный механизм, который выработался еще со времен его порушенного детства? Или он просто родился с некой порочной злостью и не терпел ни тех, кто уступал ему умом, ни тех, кому недоставало остроумия ему ответить — или злобной решимости ему воспротивиться?

И он тиранил не только Томми. Досталось и Стюарту — да, они делили комнату, ну так и что? Причем последнему перепало не только от Джона. Пол и Джордж, вдохновленные лидером, тоже присоединились к подначкам. «Мы были ужасны, — вспоминал Джон. — Говорили Стю, мол, не смей с нами сидеть. Говорили ему уйти, и он уходил… Да, дурость. Но вот такими мы были».

От Ливерпуля до Инвернесса 375 миль, а потом дорога начинает вилять между шотландскими горными деревушками. Так что до ковровых дорожек «Серебряным жукам» было еще ой как далеко. Но новых впечатлений хватило. Леннон поладил с Джонни Джентлом, которого на самом деле звали Джон Аскью, — оказалось, он тоже был из Ливерпуля, учился на плотника, и Леннон подарил ему пару строк для песни, которую тот позже записал. А у Маккартни и Харрисона впервые попросили автографы. Путешествие, казалось, пришлось по душе даже Стюарту. Жалел о поездке только Томми Мур, особенно после того, как «дормобиль» угодил в аварию, — ударника отшвырнуло на инструменты, и от удара он мало того что потерял два зуба, так еще и получил сотрясение мозга, и его увезли в местную больницу. И на этом его беды не кончились: в тот же вечер Джон появился в больнице с организатором тура. Какое сотрясение, Томми? Давай играй! Он подорвал барабанщика с койки и отправил отрабатывать концерт. Вот тот и играл — с повязкой на голове. А Джон все оглядывался на него с задорной ухмылкой.

«Леннон, шутник, извращенец долбаный!» — читалось в глазах Томми Мура.

О да, о нем это еще скажут не раз. И ему это будет нравиться.

13. «У нас был кореш с барабанами. Мог долго в одном ритме долбить, ну, мы его в Германию и взяли»

Несмотря на злопыхания несчастного Томми, Джон наконец-то видел свет в конце тоннеля. Битлы играли по семь ночей в неделю. Он попал в шоу-бизнес. Ему нравилось. И группа развивалась. Прежде песню вел либо он, либо Пол, теперь же они все чаще пели вместе в простой гармонии. Нет, конечно, не всегда — но, когда это случалось, они оба радовались, ведь больше никто так не делал. В те дни была иная мода: один вокалист и группа на аккомпанементе. А у них было два ведущих вокалиста. И они не звучали как братья Эверли — у тех голоса были так похожи, что иногда казалось, будто они поют в унисон. Джон и Пол никогда так не звучали. Их голоса были разными.

И поскольку битлы уже вернулись в Ливерпуль, Аллан Уильямс все время находил им работу. По большей части это означало, что им приходилось переправляться на другой берег Мерси, где они рисковали попасть в разборки соперничающих банд тедди-боев из Уолласи и Беркенхеда. Группа могла попасть в самое пекло «войны за районы», если забывала об осторожности, и по какой-то причине битловская версия «Hully Gully», песни The Olympics, часто становилась искрой, от которой начинал полыхать костер безумия.

Когда Томми Мур вернулся на свои вечерние смены на заводе, за барабаны весьма неохотно сел Пол. Установку он взял у брата, Майкла — тот играл довольно редко. Пол был способным ударником, но ему не нравилась эта роль. Он гордился тем, как исполнял «What’d I Say» Рэя Чарльза, — но как тут с чувством-то петь, когда сидишь враскоряку и одновременно долбишь по барабанам? И его бесил Сатклифф, который никак не мог научиться играть на своем басу — но Стюарт был там, впереди, вместе с Джоном, а он, Пол, торчал на заднем плане!

И все же эти выступления в танцзалах в округе Ливерпуля почти всегда проходили в волнении и азарте. К ним пришла уверенность. К ним пришли усилители! Битлы купили их в рассрочку — и теперь учились тому, как зажигать на сцене и что такое настоящий рок-н-ролл.

Бывали и менее шумные дни — например, однажды Уильямс пристроил их аккомпанировать стриптизерше Дженис в маленьком клубе на Аппер-Парламент-стрит. Да, то был странный концерт. Когда Beatles приехали, Дженис вручила им ноты «Танца с саблями» и «Цыганской венгерки» — вот под такую музыку она любила раздеваться.

Однако никто из них не умел читать ноты. «Может, напоете?» — спрашивали они. Она не могла. В конце концов Пол засел за том-том, и начался сеанс импровизаций. Они играли «Ramrod» Дуэйна Эдди и тему Гарри Лайма из фильма «Третий человек» — в версии Джона, — пока Дженис медленно стягивала лиф, махровые кисточки, прикрывающие грудь, и, наконец, панталоны…

В середине лета Пол смог снова вернуться к гитаре. У них появился новый барабанщик, на год старше Джона, — и он был хорош. Вот только едва все привыкли, его забрили в солдаты и отправили в Кению, подавлять восстание Мау-Мау.

После ухода ударника Джон слегка подрастерялся. Всю жизнь учителя ему только и твердили: «Армия сделает тебя человеком», и это пугало до колик. Но тут — слава тебе господи! — настал 1960 год, и правительство решило отменить общий призыв. Всех, кто родился после 3 октября 1939 года, уже не призывали. Джон попадал в эту группу с заделом в год «с хвостиком».

Интересно, сохранились