предъявить, что она подсунула мне мятежника. Точно! На это и буду давить! И может даже смогу выкрутить ситуацию так, что это я буду пострадавшей стороной и смогу не возвращать задаток.

Тем более, если так рассудить, а за что я должна отдавать деньги? Эйстерия купила непойми кого, привела в мой дом. Я потратила время и силы на его обучение, кормила его, содержала. А оказалось, что он не просто военнопленный, а еще и открыто выступает против нашего государства. Разумеется, я жертва в этой ситуации.

Хотя, кого я обманываю? Мне духу не хватит сказать такое Эйстерии в лицо.

И если так рассуждать, то ведь это не первый случай, когда кто-то воевал против нас и оказывался в рабстве? Другие пленники тоже не спешили расписываться в симпатиях к империи. Просто никому из них не хватало ума сообщать об этом вот так демонстративно, при скоплении знати. Так что Эйстерия тоже может заявить, что это я не справилась со своей работой, потому что не смогла воспитать Маркуса.

Тем более, меня действительно никто не заставлял тащить раба на мероприятие, не будучи уверенной в его благонадежности. Это мне почему-то показалось, что мы с Маркусом смогли наладить общение и он не доставит мне проблем.

Господи, какой позор. Теперь никто даже близко не захочет обращаться ко мне за заказами. Все пропало. Ни денег, ни репутации, ни клиентов. Рамонов Маркус!

Да и я сама не лучше. С чего решила, что, если приду с рабом на мероприятие — мне тут же посыплются заказы?

Мне почему-то показалось, что если я явлюсь в сопровождении арамерца, а все знают об их непокорном характере, то собравшиеся посмотрят, как мне удалось обуздать военнопленного и обязательно захотят обратиться ко мне за услугами. Но, по итогу, окружающим было плевать на раба. Они даже не замечали Маркуса, пока тот не решил объявить наших солдат трусами.

Внутренний монолог помог немного успокоиться, хотя мысли по-прежнему находились в смятении. У меня не было ни малейшей идеи что делать с упрямым брюнетом. То ли вернуть Эйстерии, то ли оставить у себя, но усилить наказания, пока не добьюсь максимальной покорности. Быть с ним строже. Никаких дружеских бесед, только дисциплина и требование полностью соблюдать все правила. Может быть это на него подействует?

— Прости меня, — произнес арамерец. — Я понимаю, что очень тебя подвел, не сдержавшись.

— Это еще мягко сказано! — его фраза вновь всколыхнула только-только утихающий гнев. — Ты отдаешь себе отчет, что меня могли посадить? А тебя приговорили бы к смертной казни.

— У вас настолько суровые законы?

— Конечно! За дискредитацию армии в самом лучшем случае назначат штраф. Да такой, что мне за полгода на него не накопить. А ты еще и напал на аристократа!

— Формально, это он на меня кинулся, а я лишь увернулся.

— Да не важно! Никто не стал бы разбираться! Высказаться он решил. И чего ты этим добился? Это как-то помогло бы оживить твоих друзей? Или, может, ты думаешь, что смог что-то доказать?

Маркус остановился передо мной, заграждая дорогу.

— Правда, извини, я уже осознал, что поступил весьма опрометчиво. Мне следовало сдержаться и промолчать. Как я могу загладить свою вину?

Взгляд у брюнета был настолько искренний и раскаивающийся, что мне невольно и самой стало совестно, за то, что так набросилась на военнопленного. В самом-то деле, поставить меня на его место: если бы меня заставили смотреть на то, как убивают моих друзей…

По идее, сейчас Маркус должен быть зол, разгневан, проклинать империю, скорбеть о погибших соратниках, жаждать отомстить тем, кто высмеивал его родину. Если бы я оказалась в подобной ситуации, то полностью ушла бы в собственные переживания и думала только о себе. Вместо этого арамерец извиняется, сочувствует, что подвел меня и предлагает искупить провинность.

— Почему ты такой? — мы продолжали стоять по среди пустой дороги, ведущей к дому. Я жадно вглядывалась в карие глаза в попытке понять характер Маркуса.

Кто в подобной ситуации стал бы думать о ком-то еще кроме себя? Представьте: вы попали в рабство, вас только что прилюдно унизили, выставив на всеобщее обозрение промежность, на ваших глазах убили тех, с кем вы сражались, ваших соотечественников поносят и желают им скорейшего проигрыша в войне. Как при всем этом можно оставаться таким рассудительным?

— Какой такой? — спросил Маркус.

— Почему ты не кричишь? Не требуешь, чтобы я оставила тебя в покое? Не обвиняешь, что это я притащила тебя смотреть на гибель друзей?

— А разве ты специально это устроила?

— Нет, но…

— Я прекрасно слышал, как тот толстяк на арене, говорил, что бой с арамерцами — это сюрприз, о котором никто не знал. Видел, как ты пыталась увести меня домой. Я сам остался смотреть на эту постыдную бойню.

— Но все же…

— Пойдем, — Маркус двинулся вперед по тенистой улице. — Не знаю, как воспитывают ваших детей, но у меня на родине нас с детства учат быть сильными. Не только физически, но и морально.

— И? — я не понимала, к чему он ведет.

— Сила не в агрессии. Она не в том, скольких людей ты можешь победить в бою или споре. Слабый человек заботится только о себе. Сильный заботится об окружающих.

— Но кто тогда заботится о нем самом? И что это за философия такая? Это, получается, наплюй на себя, тогда будешь считаться сильным? — я не столько критиковала, сколько пыталась понять суть подобного воспитания. И как все это соотносится к спокойному поведению Маркуса.

Спору нет, для окружающих такая позиция весьма выгодная. Вынуждать человека думать в первую очередь о других, и только потом о себе самом. Но как-то это все попахивает злостными манипуляциями. У нас в Савении с детства каждый знает: сам о себе не позаботишься — никто другой этого не сделает.

— Не совсем так, — мягко возразил Маркус. — Когда у тебя есть настоящая сила, которая живет внутри, то нет смысла пытаться что-то доказывать, оскорблять, унижать.

— Так я и говорю, получается, что суть воспитания в том, чтобы терпеть, утешая себя тем, что это признак силы.

— Да нет же, — Маркус улыбнулся и замедлил шаг. — Вот смотри, представь, что ты знаешь, что в твоем в саду растут персики. Но приходит гость, который не видел твоего сада и начинает доказывать, что ты врешь, и персиков там нет. Станешь ты из кожи вон лезть, пытаясь доказать свою правоту? Главное, ты сама знаешь, что персики растут. И этого достаточно.

— Ну хорошо, допустим. В споре — да, наверное,