– Ради бога, ради бога, не надо! Ну, не могу я это еще разслушать равнодушно. Как только у людей, которые называют себя христианами,хватает совести так мучить друг друга!

Она отвернулась, вытирая нос маленьким платочком скружевами.

Петя испуганно взглянул на отца. Отец смотрел очень серьезнои очень неподвижно в окно. Мальчику показалось, что на его глазах тоже блестятслезы.

Петя ничего не понял, кроме того, что рассказать здесьвчерашнюю историю вряд ли удастся.

Он поскорее выпил чай и отправился во двор искатьслушателей.

Дворник выслушал рассказ весьма равнодушно и заметил:

– Ну что ж, очень просто. Бывает и не такое.

А больше рассказывать было положительно некому. Нюся Коган,сын лавочника из этого же дома, как назло, поехал гостить к дяде на Куяльницкийлиман. Володька Дыбский куда-то перебрался. Прочие еще не возвращались с дач.

Гаврик передал через Дуню, что сегодня зайдет, но его все небыло. Вот ему бы рассказать! Не пойти ли к Гаврику на берег?

Пете не разрешалось ходить одному на берег, но искушениебыло слишком велико.

Петя засунул руки в карманы, покрутился равнодушно подокнами, затем так же равнодушно, чтобы не возбуждать подозрений, вышел наулицу, погулял для виду возле дома, завернул за угол и бросился рысью к морю.

Но на середине переулка с теплыми морскими ваннами наткнулсяна босого мальчика. Что-то знакомое… Кто это?

Позвольте, да ведь это же Гаврик!

– О Гаврик!

– О Петька!

Этими двумя возгласами изумления и радости, собственно, изакончился первый момент встречи закадычных друзей.

Мальчики не обнимались, не тискали друг другу рук, незаглядывали в глаза, как, несомненно, на их месте поступили бы девчонки.

Они не расспрашивали друг друга о здоровье, не выражалигромко восторга, не суетились.

Они поступили, как подобало мужчинам, черноморцам: выразилисвои чувства короткими, сдержанными восклицаниями и тотчас перешли к делу, какбудто бы расстались только вчера.

– Куда ты идешь?

– На море.

– А ты?

– На Ближние Мельницы, к братону.

– Зачем?

– Надо. Пойдешь?

– На Ближние Мельницы?

– А что же?

– Ближние Мельницы…

Петя никогда не бывал на Ближних Мельницах. Он только знал,что это ужасно далеко, «у черта на куличках».

Ближние Мельницы в его представлении были печальной странойвдов и сирот. Существование Ближних Мельниц всегда обнаруживалось вследствиекакого-нибудь несчастья.

Чаще всего понятие «Ближние Мельницы» сопутствовалочьей-нибудь скоропостижной смерти. Говорили: «Вы слышали, какое горе? УАнжелики Ивановны скоропостижно скончался муж и оставил ее без всяких средств.Она с Маразлиевской перебралась на Ближние Мельницы».

Оттуда не было возврата. Оттуда человек если и возвращался,то в виде тени, да и то ненадолго – на час, не больше.

Говорили: «Вчера к нам с Ближних Мельниц приходила АнжеликаИвановна, у которой скоропостижно скончался муж, и просидела час – не больше.Ее трудно узнать. Тень…»

Однажды Петя был с отцом на похоронах одного скоропостижноскончавшегося преподавателя и слышал дивные, пугающие слова, возглашенныесвященником перед гробом, – о каких-то «селениях праведных, идеже упокояются»,или что-то вроде этого.

Не было ни малейшего сомнения, что «селения праведных» сутьне что иное, как именно Ближние Мельницы, где как-то потом «упокояются»родственники усопшего.

Петя живо представлял себе эти печальные селения сомножеством ветряных мельниц, среди которых «упокояются» тени вдов в черныхплатках и сирот в заплатанных платьицах.

Разумеется, пойти без спросу на Ближние Мельницы являлосьпоступком ужасным. Это было, конечно, гораздо хуже, чем полезть в буфет завареньем или даже принести домой за пазухой дохлую крысу. Это было настоящимпреступлением. И хотя Пете ужасно хотелось отправиться с Гавриком в волшебнуюстрану скорбных мельниц и собственными глазами увидеть тени вдов, все же онрешился не сразу.

Минут десять его мучила совесть. Он колебался.

Впрочем, это не мешало ему уже давно шагать рядом с Гаврикомпо городу и, захлебываясь, рассказывать о своих дорожных приключениях.

Так что, когда в страшной борьбе с совестью победа осталасьвсе-таки на стороне Пети, а совесть была окончательно раздавлена, оказалось,что мальчики зашли уже довольно далеко.

Правила хорошего тона предписывали черноморским мальчикамотноситься ко всему на свете как можно равнодушнее.

Однако Петин рассказ, против всяких ожиданий, произвел наГаврика громадное впечатление. Гаврик ни разу не сплюнул презрительно черезплечо и ни разу не сказал: «брешешь». Пете показалось даже, что Гаврикиспугался. Но Петя тотчас приписал это своему таланту рассказчика.

Он раскраснелся и кричал на всю улицу, изображая страшнуюсцену в лицах:

– Тогда этот ка-ак вдарит его по морде щепкой с гвоздем!Честное благородное слово! А тогда тот ка-ак закричит на весь «Тургенев»:«Сто-ой, сто-о-ой!» Можешь мне наплевать в глаза, если вру. А тогда этот ка-аквскочит на перила да как соскочит в море – бабах! – аж только брызги полетели,высокие, до четвертого этажа, чтоб я пропал, святой истинный крест!..

Петя так размахался руками и так распрыгался, что опрокинулу какой-то лавочки корзину с рожками, и мальчикам пришлось, высунув языки, дваквартала бежать от хозяина.

– А этот был какой? – спросил Гаврик. – С якорем на руке,что ли?

– Ну да! Ясно! – возбужденно орал Петя, тяжело переводя дух.

– Вот тут якорь?

– Ясно. А ты откуда знаешь?

– Не видал я матросов! – буркнул Гаврик и сплюнул,совершенно как взрослый.

Петя с завистью посмотрел на своего приятеля и тоже плюнул.Но плевок вышел не такой отрывистый и шикарный. Вместо того чтобы отлететьдалеко, он вяло капнул на Петино колено, и пришлось вытирать рукавом.