Один раз Коршунов вместо чая почему-то принес черновик статьи Яна, включил верхний свет и заявил, что статья – полная серость и из Колдунова никогда не выйдет научного работника. Ученую степень он, конечно, получит, но это будет диссертация ради диссертации, не более того.

Ян хотел возмутиться в том смысле, что от кого я это слышу, но внезапно оказался в комнате один и так и не понял, приснился ему Константин Петрович полностью или он вырубился в заключительной части его монолога.

Потом вдруг привиделась Полина Георгиевна, и снова Ян не понимал, во сне это или наяву. Знал, что она мертва, но ведь это знание тоже могло ему присниться…

Полина Георгиевна ехала в трамвае. Увидев ее в окно, Ян яростно замахал ей и побежал вслед, но Полина Георгиевна отвернулась, поудобнее перехватив стоящую у нее на коленях безразмерную клетчатую сумку.

На остановке Ян вскочил в трамвай, подбежал к Полине Георгиевне, но та снова отвернулась, спрятала глаза и не захотела с ним разговаривать, потому что он внезапно снова оказался на улице, а трамвай убегал по рельсам, раскачиваясь и звеня.

Улица была Яну совсем незнакома. Стояли желтые сталинские дома с колоннами, обрамленные деревьями с сочными кронами, солнце заливало пейзаж, так что глаза почти слепило, но почему-то не встретилось Яну ни одной живой души, кроме Полины Георгиевны в уехавшем трамвае.

Оглядевшись, он вспомнил, что обязательно надо спросить, где Наташа, рванулся с места, но трамвай уже исчез из виду и куда направился – непонятно, потому что на улице больше не было рельсов.

Тут у Яна закралось подозрение, что, наверное, он все-таки спит, и навалилось темное беспамятство, в котором были еще какие-то мучительно яркие видения, к утру, слава богу, исчезнувшие без следа.

Утром стало немного полегче. Обязанности головы все еще исполняло ведро с цементом, и шатать начинало от одной мысли о том, чтобы встать с кровати, но все-таки Ян начал ориентироваться в окружающей обстановке и самом себе относительно верно.

Принеся ему на завтрак стакан чаю и вареное яйцо, уже очищенное от скорлупы и помещенное в стакан, Константин Петрович сказал, что вынужден идти на сутки, зато за Яном приедет ухаживать Соня Бахтиярова. Ян стал отмахиваться так сильно, как только мог.

– Еще не хватало Соню тащить в этот чумной барак, чтобы и она заболела! Я прекрасно справлюсь один.

– Вы думаете?

– Конечно! Сегодня-завтра отлежусь, благо выходные, а в понедельник уже на работу пойду.

– Ну-ну, – усмехнулся Коршунов.

– Не ну-ну, а точно. Нормально себя чувствую, даже сейчас прямо встану.

– Ян Александрович, не мое, конечно, дело, но если вы сейчас встанете, то в понедельник на работу пойдете только в качестве объекта для гражданской панихиды.

Нехотя признав справедливость этого замечания, Ян согласился остаться в кровати, но повторил, что сиделка ему не нужна.

– Я предупредил Соню, то есть Софью Сергеевну, что вы можете быть заразным, но это ее не остановило. Дайте-ка я вам свежее белье постелю, кстати.

Ян отмахнулся, но Коршунов решительно потянул за угол простыни:

– Дама придет, неудобно.

Пока Константин Петрович заправлял пододеяльник, Ян сидел у письменного стола и ел яйцо всмятку, не чувствуя вкуса. Устал адски, но, сообразив, что если Соня решила за ним ухаживать, то остановить ее вряд ли получится, все-таки дополз до ванной и умылся. Отдышался на табуреточке и побрился, зная, что щетина здоровому человеку бывает к лицу, а больному придает гораздо более изможденный и трагический вид, чем есть в самом деле.

По ощущениям будто отстоял сутки у операционного стола, но зато Соня не испугается, увидев его физиономию.

Константин Петрович совал ему градусник, но Ян и так чувствовал, что у него жар, и не хотел мерить температуру, чтобы не расстраиваться.

Горько заметив, что в жизни не встречал такого капризного пациента, хоть и работает, между прочим, с детьми, Коршунов отбыл на дежурство.

Ян остался один на один с бессилием и бездельем. Последние годы жизнь его была не просто насыщенна, а набита под завязку, времени вечно не хватало, и теперь он понятия не имел, что делать со свободными часами, особенно когда у тебя нет сил ни на что, даже на чтение. На всякий случай взял первую попавшуюся книжку, проверил – нет, буквы расплываются перед глазами. Сил не хватало даже злиться на свое бессилие, он полежал, бесцельно глядя в потолок, да и заснул.

Разбудила его Соня, и в первые секунды Ян решил, что все еще бредит и перед ним привидение, ибо только они обладают даром проникать сквозь запертые двери, но она сказала, что Коршунов оставил ключ в почтовом ящике.

Соня оказалась не такой педантичной и навязчивой сиделкой, как Константин Петрович. Убедившись, что жизни Яна ничто не угрожает, она захлопотала по хозяйству.

Сквозь дрему до него доносился шум воды, звон посуды, потом Соня запела, негромко, но с чувством, пропуская слова и по десять раз повторяя одно и то же, как делают люди, когда думают, что их никто не слышит. Чуть позже по дому поплыл аромат куриного супа, и Ян, несмотря на ломоту во всем теле и головную боль, вдруг поймал редкий момент абсолютного и спокойного счастья, когда то, чего ты ждешь, вот-вот должно произойти, а ты еще не знаешь, как оно будет, и чувствуешь, что в принципе обойдешься и тем, что есть.

Соня принесла ему клюквенного морса и объявила, что ближе к вечеру застынет кисель. Ян обрадовался. Есть совсем не хотелось, но всегда приятно налить в кисель молока и посмотреть, какой получится узор.

Закончив с делами, Соня села на краешек его кровати и потрогала лоб:

– Ян, у тебя не меньше тридцати девяти. Ты весь горишь.

Он улыбнулся:

– Я вообще горячий мужчина.

– Принести градусник или аспирин?

– Пусть организм борется.

– Хоть чаю с малиновым вареньем? Из фамильных, между прочим, погребов. Мама лично собирала.

– Я недостоин.

– Но я все-таки сделаю. А давай еще уксусом тебя оботрем?

– Давай уж сразу в формалин, чего мелочиться?

Соня засмеялась, но все же принесла мисочку, от которой разносился резкий уксусный аромат, смочила носовой платок и осторожно протерла ему виски, запястья и ступни. Ян не верил во все эти бабушкины рецепты, но факт есть факт, ему действительно стало легче. Даже кислый запах показался приятным и бодрящим.

– Это еще ничего, – засмеялась Соня, – буквально цветочки. А раньше помнишь, как простуду лечили? Чихнуть не успеешь, сразу ноги в кипяток, а под нос тебе раскаленную картошку.

– Меня заставляли синим