– Легкотня.

От возмущения Ян приподнялся на локте:

– Ага, знаешь, какой противный?

– Да знаю, знаю. Но мои предки предпочитали термическое воздействие химическому, а в целом ратовали за комбинированное поражение. Чтобы уж для гарантии.

– Горчичники еще, помнишь, были. Чуть зазевался, и тебя всего облепят, как буженину, – улыбнулся Ян, одновременно содрогаясь от жутких воспоминаний детства, – и в шерстяные носки полкило горчицы насыплют, когда они и без нее прекрасно кусают!

– Ага. И ни за что не снимут ни на секунду раньше срока. Хотя польза в них при простуде нулевая.

– Для пневмонии еще туда-сюда.

– С натяжкой да, помогают, если человек обездвижен, – Соня вздохнула, – горчичники еще могу принять, но вот банки… В них-то какой смысл?

– Самый прямой. Летом по пляжу с кружочками на спине ходить.

Засмеявшись, Соня поправила ему одеяло:

– Ну, кружочков у меня не осталось, а след есть. Однажды мама ставила банки, увлеклась и ватку с одеколоном намотала не на железные ножницы, а на деревянный карандаш, а когда подожгла, то карандаш быстро прогорел и весь огонь упал мне на спину.

Ян вздрогнул:

– Больно было?

– Кажется, нет. Я больше испугалась, что мне попадет.

– За что?

Соня пожала плечами:

– Мне всегда попадало, когда что-то шло не по плану. Но в тот раз обошлось, только шрам остался. Маленький совсем, почти не видно. А может, уже и совсем не заметно, я ведь свою спину редко вижу.

– А можешь показать? Я скажу, заметно или нет.

– Зачем?

– Просто. Чтоб знать.

Он думал, Соня снова засмеется, но она повернулась к нему спиной и подняла футболку.

– Правда почти не видно, – сказал Ян, присмотревшись, – чуть-чуть только. Будто маленькая комета.

– Да ну тебя.

– Правда, очень похоже. А позвоночник как Млечный Путь.

Он осторожно, едва касаясь, провел ладонью по узкой Сониной спине. Думал, она засмеется, переведет в шутку, но Соня молча взяла его за руку.

– Я тебя люблю, Соня, – сказал Ян.

Она улыбнулась.

– Правда люблю.

– У тебя просто высокая температура.

– Это не влияет.

– Но я все-таки сделаю на это скидку.

– Не надо. Я понимаю, ты не хочешь мне верить из-за Наташи…

Соня по-детски приложила палец к губам:

– Тсс, Ян, я знаю, что ты скажешь. Что там у тебя было наваждение, божественное чувство, которому ты не мог сопротивляться, а я твой хороший давний друг, плюс еще немножко нравлюсь тебе как женщина.

– Нет, не так!

– Но суть такая.

– Не такая.

– А какая? Впрочем, не утруждай себя подбором слов, потому что моя позиция по вопросу семьи и брака не изменилась.

– Чего ж ты примчалась тогда?

– Потому что я твой хороший друг и немножко нравлюсь тебе как женщина.

– Я просто люблю тебя, вот и все.

Ян потянулся к Соне, но сразу закашлялся и поскорее нырнул под одеяло с головой, чтобы соблюсти хоть какой-то санитарно-эпидемиологический режим.

Соня ласково погладила его по плечу, когда он немножко отдышался:

– Ян, давай отложим этот разговор хотя бы до того момента, когда ты сможешь поцеловать меня и не умереть от асфиксии.

– Я бы рискнул, просто сейчас это будет не поцелуй, а контрольный выстрел.

– В смысле?

– У тебя не останется шансов не заболеть.

– Дорогой, не переживай об этом! У меня крепкий иммунитет, а заражусь, так даже лучше.

– Чем это?

– Если сейчас переболею, то в эпидемию не заражусь.

– От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Соня засмеялась:

– Как сказать! Когда народ массово пойдет на больничный, мне поневоле доверят самостоятельно выполнять самые сложные и интересные исследования.

– Я смотрю, у тебя все продумано.

– А то! Стратегия!

Она положила руку ему на лоб:

– Вроде немножко упала. Принести тебе бульончику?

Ян покачал головой.

– Ну спи тогда.

Соня подоткнула ему одеяло, как маленькому, погладила по плечу, и Ян не заметил, как уснул, на сей раз крепко, без сновидений, и почти беспрерывно проспал до утра понедельника.

* * *

Подошло время ежегодного кросса сотрудников, и в этом году Костя впервые имел право участвовать в этом веселом мероприятии. Поскольку кросс не являлся обязаловкой и ни на что не влиял, то ходили на него с удовольствием, кто побегать, кто просто поболеть за своих, и Костя собирался в безмятежном настроении, но внезапно позвонил отец и сказал, что тоже будет, повидается с сыном, а заодно посмотрит, в хорошей ли тот спортивной форме. Это в корне изменило дело, и, повесив трубку, Костя всерьез задумался, стоит ли ему идти или лучше взять дополнительное дежурство и отсидеться в операционной.

Он бегал хорошо, даже отлично, но давно не тренировался из-за занятости на службе и подозревал, что в этом году не займет первое место, между тем для отца было жизненно необходимым видеть сына победителем. А сын оправдывал его надежды далеко не всегда. Золотая медаль в школе не получилась из-за досадной ошибки в сочинении, поэтому пришлось штурмовать приемную комиссию наравне со всеми, и в этой борьбе он тоже проиграл. Пришлось идти в армию, где Костя старался взять все возможные для солдата высоты, и по возвращении удостоился благосклонного отцовского кивка, который был важнее всех заслуженных медалей и почетных знаков.

Благодаря службе в Афганистане Костя наконец поступил в академию, где изо всех сил старался быть лучшим из лучших, но получалось далеко не всегда. То ли преподаватели не знали, что он сын того самого Коршунова, проректора НИИ «скорой помощи», то ли, наоборот, знали слишком хорошо и занижали оценки из мелкой мести, ибо папа не щадил коллег по науке, во всяком случае, никаких поблажек профессорскому сынку не делалось. При каждом «хорошо» лицо отца каменело, он переставал замечать сына и не разговаривал с ним иногда несколько недель, а однажды, когда Костя схлопотал по нормальной физиологии «неуд», потому что по закону подлости вытянул билет с тем единственным вопросом, которого не понимал, папа произнес: «Хорошо, что мама не дожила и не видит, кем ты вырос», – и не разговаривал с ним до следующей сессии, хотя Костя через три дня пересдал физиологию на «отлично».

В итоге он все-таки закончил академию с золотой медалью. Сыграло роль славное боевое прошлое, и ему переправили пару четверок на пятерки. Папа вроде бы гордился сыном-медалистом, но при всяком удобном случае подчеркивал, что раз четверки все-таки были, то золото это не самой чистой пробы.

На выпускном курсе отец задумал его женить. Костя предположил, что такая спешка связана с тем, что папа сам хочет привести в дом женщину. Что ж, почему бы и нет? Сын давно вырос,