– Всё чисто, капитан, за вами никто не шёл.

Штенгель удовлетворённо кивнул и спросил:

– Что нового?

– Мальчишки ночами по городу бродят. Бывает, беспризорников за собой таскают. Как вы и велели, постоянно за ними не ходим, но издалека посматриваем. Сами понимаете, господин капитан, видим мы не всё. Но в основном они крутятся у дома госпожи Эрмины Хайлер.

– Это бывшая директриса сиротского приюта?

– Так точно, господин капитан. Что-то они против неё злоумышляют. Может, предупредить женщину об опасности, пусть уедет?

– Нет, Корн. Это редкостная тварь, справки о ней я наводил. Так что пусть всё будет как суждено. От Фриге Нойма новости были?

– Известно только, что он прибыл в Эльмайнор. Больше ничего.

– А что наше начальство говорит?

– Ничего нового: усилить работу, ускорить, предоставить чёткий план, дать определённые результаты. В целом они довольны, и граф Таран, и Хайнтли Дортрас. Только вот… – Филёр замялся.

– Говори уже, раз начал, – подстегнул его Штенгель.

– Конечно, мне не по чину обсуждать начальство. Но складывается впечатление, что в городе готовится измена, а Тайная стража не в курсе.

– Как – измена? – удивился капитан. – Давай подробней.

– Через месяц свадьба молодого герцога, и в город начинают прибывать дворяне из провинции. А мы с напарниками некогда там службу тянули. Поэтому знаем провинциалов как облупленных и заметили некоторые странности.

– Например?

Прибыл барон Финнер, дружина у него – три калеки отставных. А теперь при нём три десятка справных солдат. Спрашивается – откуда? Вчера видели графа Больтронга. Так он только называется графом, голь перекатная. А сейчас с ним сорок наёмников. Таких дворян мы уже с десяток насчитали, мимоходом, пока по Штангорду ходили. И всё это совпадает с тем, что на Каримских железоделательных рудниках вспыхнуло восстание рабочих, и некоторые столичные полки были отосланы из города.

– Думаешь, это неспроста?

– Уверен. – Голос филёра был тих. – В Кариме народ спокойный и обстоятельный, там бунтовать не будут.

– Графу Тарану докладывал?

– Сегодня утром на приём ходил и на месте его не застал. Только секретарю докладную записку оставил, надменный такой, щенок.

– Зря ты так поступил, Корн.

– Сам понимаю, что надо было личный доклад сделать. Да чего уж теперь…

На улице раздался шум, звон стали, крики, и в харчевню влетел оставленный наблюдать за входом сыщик, который зажимал окровавленный бок.

– Бегите! – выкрикнул он. – Измена! – Это были его последние слова, поскольку позади филёра возникла голова человека в шлеме, а из тела показалось острие меча.

Оттолкнувший уже мёртвого сыщика с дороги воин, первым влетевший в харчевню, видимо, по привычке выдохнул, выдергивая меч из тела:

– Во славу Ятгве! Смерть неверным и необрезанным!

– Наёмники! – выдохнул Корн.

– На крышу, – приказал Штенгель.

– Я прикрою. – Корн выхватил короткий меч.

– За мной, оторвёмся, – потянул его за собой капитан.

Они рванули по лестнице на крышу, и не зря Штенгель излазил все окрестности, ибо не первый год использовал это место для тайных встреч. Поэтому они ушли. С крыши харчевни перебрались на другую, потом ещё и ещё. Миновали квартал и только после этого спустились на землю.

Капитан выглянул из тесного переулка. Никого постороннего не видно, только патруль Городской стражи, наверняка извещённый о беспорядках, топая сапогами, пробежал в сторону харчевни.

– Надо доложить, – сказал Корн, пряча свой меч обратно под плащ.

– Подожди, – придержал его Штенгель. – А вдруг это Таран главный изменник?

– Не может быть. – Корн был категоричен.

– Может или не может, не нам с тобой судить. Но наёмники за тобой приходили. А докладную записку ты ему оставил. Вывод напрашивается сам собой: секретарь или граф.

– Да секретарь это. Я уверен.

– А секретаря кто на это место посадил?

Корн задумался и спросил:

– Что делать?

– К Хайнтли Дортрасу пойдём. Тем более к городскому храму ближе, чем к замку.

– Давай, – согласился филёр.

Они быстрым шагом направились к храму Белгора, величественному зданию на площади Первого откровения.

В воздухе застыло напряжение и ожидание чего-то нехорошего. Прохожих было на удивление мало. Патрули стражников на своих постах отсутствовали, и уже выйдя на храмовую площадь, Штенгель и Корн снова столкнулись с преследователями. Два десятка наёмников под предводительством двух лейтенантов Тайной стражи с ясно видимыми серебряными бляхами поверх форменных мундиров шли по параллельной улице и вышли на площадь одновременно с ними.

– Бегом! – выкрикнул капитан и длинными прыжками помчался к храму.

– Догнать их! – выкрикнул один из лейтенантов Тайной стражи.

– Не дайте им уйти! – вторил ему второй.

И наёмники, словно стая хищников, загоняющих травоядного зверя, рванули за ними вслед.

Спасительную для себя гонку капитан и сыщик выиграли, то есть в вечной борьбе за жизнь одержали ещё одну маленькую, но чрезвычайно важную победу. Они вбежали в распахнутые настежь двери храма, проскочили мимо жрецов, несущих в этом месте постоянную стражу, и припали к статуе Белгора, общегосударственной святыне. Как бы ни повернулось дело, но каждый, кто коснулся статуи бога, получал защиту и неприкосновенность. Другое дело, что порой жрецы карали за совершённое деяние более строго, чем официальная власть. Наёмники вломились следом, но были остановлены суровым голосом представительного жреца-охранника, который раскатился по огромному залу и отразился от свода:

– Стойте, нечестивцы! Как посмели вы с оружием в руках ворваться в храм божий?

– Пошёл в сторону, святоша! – откликнулся передовой наёмник, с уверенным видом, обнажив меч, приближаясь к статуе.

– Всем оставаться на своих местах! Работает Тайная стража! – выкрикнул лейтенант, вошедший вслед за наёмниками.

– Вам что, – пророкотал голос жреца, – законы не писаны?! Вон из храма!

– Эти двое – преступники, – заявил лейтенант, – и мы заберём их в любом случае.

Жрец не на шутку обозлился на нахальных гостей. Он быстро пробормотал что-то под нос, положил левую ладонь на амулет, который висел на груди, и сказал:

– Да простится мне, что за веру нашу, силу твою, отец-прародитель, использую не по предназначению.

Из руки жреца вылетело полупрозрачное, почти невидимое человеческим глазом облако. В воздухе оно моментально развернулось в густую паутину и накрыло наёмников вместе с лейтенантами Тайной стражи. Те застыли, как если бы впали в сон, а затем рухнули на выложенный цветной плиткой пол храмового зала. С виду они вроде остались живы, по крайней мере, кто был ближе к Штенгелю, дышал. А жрец отряхнул ладони, будто сбивая пыль, развернулся к Штенгелю и спросил: