Он смотрит на меня немного ошарашенно.

– Они тебе больше не понадобятся.

– Хочешь сказать, что не вернешь их мне? – Мой вопрос звучит слегка сдавленно.

– Я дам тебе все нужное, – отвечает Калеб и выходит из комнаты.

Я нервничаю. В других обстоятельствах я выбросил бы свою одежду, учитывая ее плачевное состояние, но дело в том, что… других моих вещей здесь нет.

Калеб сидит в кресле, а я тем временем поглощаю кукурузные хлопья всех цветов радуги. Они сладкие и как-то странно действуют на мои чувства – это самое лучшее из того, что я здесь ел, и я до такой степени переполнен сахаром и взвинчен, что спрашиваю:

– Мы можем немного поговорить?

– Конечно. – Он улыбается, словно он мой друг.

– Знаю, тебе пришлось через многое пройти, а я не упрощаю тебе жизнь.

В его удивленных глазах появляется некое теплое чувство.

– Но я подумал… Почему бы нам не сесть в пикап и не поехать ко мне домой? Если вы с мамой поговорите, то мы сможем разобраться со всем этим. – Калеб сникает, и я тороплюсь высказаться: – Я… я понимаю, что ты не хочешь денег, но мы можем нанять армию детективов – лучших в мире, – чтобы они нашли настоящего Дэниэла.

– Но ты и есть настоящий Дэниэл.

– Выслушай меня, пожалуйста. Мои родители могут все уладить, но при условии, что ты выпустишь меня. Вспомни, каково тебе пришлось, когда пропал Дэниэл. Точно так же должны чувствовать себя и мои родители.

– Они украли тебя у меня!

– Но ты не можешь держать меня взаперти в этой маленькой комнате вечно. Я сойду с ума!

Крепко зажмурив глаза, пытаюсь подавить вспыхнувшее во мне отчаяние. Не знаю, как долго я смогу выносить все это. Если ты пытаешься привести доводы рассудка человеку, которого невозможно вразумить, то это сильно выматывает.

– Ты долдонишь одно и то же.

Мои глаза распахиваются.

– Ты слишком долго находился взаперти. И стал очень раздражительным.

– Я не раздражительный. Я просто…

– Дай мне несколько минут, хорошо?

И он оставляет меня одного, гадающего, а что бы все это значило. Я спрашивал его о поездке на пикапе, так, может, он хочет покатать меня на нем, чтобы я глотнул свежего воздуха.

Мое сердце колотится как сумасшедшее. Надежда – своего рода наркотик.

Дверная ручка поворачивается, и я крепко сжимаю губы, чтобы не выдать своего волнения. Калеб входит в комнату и высоко поднимает то, что держит в руках.

Это еще более длинная цепь.

Я почти что отрешенным взглядом смотрю, как он накидывает ее на железный прут спинки кровати и сжимает концы в кулаке. Потом отцепляет кольцо кандалов, прикрепленное опять же к спинке кровати, продевает его через два звена у него в руке и запирает. Моя лодыжка закована в цепь, прикованную к кровати.

Калеб с довольной улыбкой неторопливо идет к двери.

У меня в голове будто что-то тикает. Это чувство нарастает…

– Видишь? – Калеб показывает на полку. – Теперь ты сможешь дотянуться до всех твоих книжек и игрушек.

…и с силой выплескивается.

– Ты гребаный психопат! И я не твой ребенок!

Выпрыгиваю из постели и наступаю на Калеба. Его глаза становятся огромными.

– Я. Не. Дэниэл!

Цепь натягивается, как поводок, и я рву пальцами воздух.

– Выпусти меня отсюда!

– Сынок, просто выслу…

– ВЫПУСТИ! ВЫПУСТИ! ВЫПУСТИ!

Калеб печально смотрит на меня, затем разворачивается и тихо закрывает за собой дверь.

Я, разъяренный, с трудом передвигаюсь по комнате. Швыряю коробки. Берусь было за книжную полку, но она прикручена к стене, и я сметаю все с нее. Отрываю руки и ноги игрушечным человечкам. Переворачиваю тумбочку свободной ногой. Стаскиваю матрас на пол и кричу, кричу.

Мой мозг переполняют самые безумные образы – я несусь с такой скоростью, что прикрученная к полу кровать взмывает верх. И прорываюсь через дверь подобно ракете.

Я бегу.

Поднимаюсь в воздух.

А затем падаю на пол.

Какое-то время пребываю в оцепенении, но потом боль добирается до моего мозга. Мое горло, мое лицо, мои ребра, мои ноги.

Я с воем переворачиваюсь. Лежу на спине, подобно снежному ангелу, окруженный книгами и конечностями трансформеров, смотрю вверх. По щекам текут слезы, я не утираю их. Я уверен, что никто за мной не наблюдает. И не думаю, что кто-то когда-то наблюдал.

Калеб, вернувшись, останавливается в двери и опять оглядывает комнату. Все вещи Дэниэла убраны. Руки-ноги трансформеров приделаны обратно, книги стоят на полках, тумбочка – на своем месте, а синяя утка Дэниэла лежит на кровати рядом со мной.

– Прости. – Я смотрю на свои руки. – Прости меня за то, что я расшвырял вещи.

Он чуть слышно вздыхает.

– Все хорошо. Я приготовлю тебе поесть.

Его шаги доносятся теперь из коридора, но я не шевелю ни единым мускулом. Горячая боль пронзает лодыжку, а левая нога пульсирует, подобно сердцебиению… но я спокоен.

Теперь я понимаю.

Я знаю, что мне делать.

Все, что я делал прежде, никуда меня не привело, потому что суть происходящего не в выкупе и не в желании отомстить. Этот человек безумен. Вот я и стану голосом у него в голове.

Двадцать два

Пульсирующая боль в ногах нарастает. Мне нужно обезболивающее. Может, целый пакетик тех таблеток, какие имеются у Тэннера. И мне нужно в туалет. Как долго будет отсутствовать Калеб? Дверь открыта, и я могу позвать его, но тогда я растеряю остатки своего достоинства.

Смотрю в глаза, которые на самом-то деле вовсе не наблюдают за мной, и тут мне приходит в голову, что теперь не нужно дожидаться Калеба, который снимет с моих ног цепи. Потому что новая цепь достаточно длинная.

Эта мысль пугает меня. Но я отбрасываю страх и спускаю ноги с кровати – и… твою мать. Глаза немедленно наполняются слезами. О боже, ноги болят. Еще как болят.

Опускаю взгляд – боюсь смотреть, боюсь не смотреть, – но когда я перевожу на них взгляд, боль становится невыносимой, словно глаза как-то связаны с ней. Область под пальцами левой ноги уже распухла и стала малиновой – этой ногой я пнул тумбочку, словно футбольный мяч. А на правой лодыжке под кандалами появляется темное кольцо.

Мне страшно даже пошевелиться, но мой мочевой пузырь вот-вот лопнет, и я встаю, делаю один неуверенный шаг, и:

– Черт побери!

В комнату влетает Калеб и быстро оценивает ситуацию. Он поднимает меня и усаживает на кровать. Встает на колени и осматривает мои ноги. Такое впечатление, что