Честно говоря, мне тоже. Мало ли что взбредет в голову Литвину. А у меня Лера и дети. Но и оставить тут неповинного человека на десять лет я тоже не могу. Как-то не по-людски это.

«Проиграть этот процесс не проблема. Что я теряю? – думаю лихорадочно. – Сомнительного клиента? Да ну на фиг! Репутацию адвоката-циника? Тоже не проблема! Выдвинусь в мэры. Останусь с семьей в Шанске, – решаю, поднимаясь из-за стола.

– Я помогу вам, – бурчу, проходя мимо совершенно посторонней женщины. По большому счету ее проблемы меня не касаются. Но я у меня перед глазами стоит Лера. И я нутром чувствую ее страх.

На негнущихся ногах выхожу на волю. И усевшись на заднее сиденье машины, кладу затылок на подголовник. Голова раскалывается от удара, зараза.

– Может обезбол? – предлагает Богдан.

– Да иди ты, – отмахиваюсь я. – Пройдет. Не убили же.

В кармане трезвонит айфон.

Лера. Лерочка!

Когда-нибудь я тебе расскажу, как ты повлияла на мое решение. Не сейчас. Еще рано…

– Да, Лер, – превозмогая боль, надеюсь услышать ласковой голосок жены.

– Тимофей Сергеевич, – официально заявляет она. В голосе чувствуется сталь. – Потрудитесь мне объяснить, почему все меня называют вашей женой?

– Ну это вопрос времени, моя дорогая!

– Нет. Я не выйду за вас замуж, – пресекает она мои слабые возражения. – Вы – бездушная машина для производства денег. Моим дочкам такой отец не нужен…

– Погоди, Лера! У меня раскалывается голова…

– Правильно вам дали! – жестко заявляет она. – Я видела ролик в интернете. Как можно защищать людей, которые отобрали ребенка у матери и не дают им видеться? Вы такой же, как эти Литвины! Больше никогда не приближайтесь к нам. Я сейчас написала заявление главному врачу. Вас больше не впустят в больницу. А потом мы уедем.

– Лера, Лерочка, – прошу я. – Не делай резких движений. Не волнуйся…

Но меня никто не слушает. А в трубке раздаются гудки.

Здрасьте, приехали! – называется.

– Ты что творишь? – возмущается Надежда. Испепеляет меня негодующим взглядом. – Ты зачем гадостей наговорила Тимофею? Мало он для тебя старается?

– Он отберет у меня детей, – шепчу, стараясь не разреветься. – Подставит как-нибудь и отберет.

– Глупости! – мотает головой Надежда. – Напридумывала всякую ерунду!

– Да ну? – обрываю подружку Морозова. – Ты думаешь, если знаешь его с детства, так он белый и пушистый? Вот смотри!

В порыве подхватываю сотовый, подаренный мне Тимофеем. Открываю канал в Телеграм и включаю последнюю запись.

– Вот смотри, – повторяю запальчиво. – Это группа поддержки Даши Ивановой. У нее семья мужа отобрала ребенка. А когда Дарья попыталась вернуть сына через суд, то ее посадили…

– Так уж и посадили? – все еще не веря, усмехается Надежда.

Конечно! Феюшка для нее самый лучший и самый добрый… А на самом деле урод!

Сердце сжимается от боли. Ну как ты мог, Морозов? Деньги не пахнут? Правда?

Что дальше? Отберешь и у меня дочек? Тебе не привыкать…

– Да, – киваю я, открывая самое первое сообщение на канале. – Вот смотри. Ее посадили на десять лет за наезд со смертельным исходом…

– Но если сбила человека… – пожимает плечами Надежда.

– Да, – запальчиво вскрикиваю я. – Только Даша не водит машину! Не умеет! Все сфабриковано, понимаешь?! Даже права ей задним числом выписали. Свидетелей подкупили. А семью мужа кто представляет, знаешь?

– Неужели Морозов? – охает Надя.

– Он самый, – киваю печально. И открыв последний ролик, протягиваю айфон Наде. – Вот. Узнаешь?

И снова на экране мелькают кадры. Высокий широкоплечий мужчина неспеша выходит из тачки представительского класса. Камера выхватывает чуть надменно холеное лицо. Высокие скулы, волевой подбородок.

Красивый он все-таки, Морозов…

Гоню от себя крамольные мысли. Так с катушек слететь недолго.

А на экране уже начинается потасовка. Какая-то женщина нападает на Тимофея. Он пытается увернуться. Но в это время другая бьет его кулаком по голове. Охрана оттаскивает женщин в сторону. А Морозов, потирая ушибленное темечко, медленно ковыляет к воротам колонии.

– О господи! Дикость какая-то! – вскрикивает Надежда и, крепко зажав в ладони айфон, выскакивает из палаты. Я слышу как она несется через холл и, заскочив в кабинет к Торганову, восклицает требовательно.

– Витя! На Тиму напали! Нужно что-то делать!

«Витя?! – поджимаю губы. – Не каждой медсестре дозволено так обращаться к главному врачу. И что происходит вообще?»

Тяжело поднявшись с дивана, бреду в спальню. Дочки спят как маленькие зайки.

– Мы справимся, – шепчу еле слышно. Достаю из тумбочки ежедневник и, вернувшись обратно в гостиную, располагаюсь около журнального столика.

Вырвав лист, пишу заявление. Вот только дальше фразы «Прошу Вас…» дело не идет.

О чем я могу попросить Торганова официально? Как правильно сформулировать? Теряюсь в догадках. Но ничего не получается. С кем бы посоветоваться?

В холле слышатся голоса.

– Все, Надь… Я сказал…

– Вить, ну почему так Тиме не везет по жизни…

– Нормально все. Не боись…

Парочка переходит на шепот, а потом и вовсе замолкает. Но мне надо знать, что происходит. Тихонько крадусь к двери. И чуть приоткрыв, замираю на месте. Зажимаю ладошкой рот.

Вижу мощную спину Торганова. Чуть подавшись вперед, он собственнически прикрывает Надежду своим телом. Целует, нависая над ней. Тонкие пальчики, унизанные колечками, медленно гладят мощное плечо главврача. Сомнений быть не может. Эти двое – любовники.

А мне что делать, скажите, пожалуйста?

Но сдаваться я не собираюсь. Пишу сообщение бывшему однокласснику, закончившему юрфак.

Вздыхаю, набираясь терпения. Разговор предстоит долгий и очень нудный. Но другого выхода у меня нет.

Только так я смогу уберечь своих детей.

Только так.

Мой одноклассник отвечает не сразу.

– Конечно, могут и отобрать, – замечает деловито. – Таких случаев сейчас… И знаешь, этим мужикам богатым дети как таковые не нужны. Главное, уесть бывшую. Добить ее морально и физически. Не боись, Лера. Я составлю тебе заявление. По закону твой мужик пока никто и звать его никак. Поэтому еще можно его по носу щелкнуть…

«Ага, щелкнешь его! Как же!» – вздыхаю мысленно. И получив на вотсап образец заявления старательно переписываю от руки. Дети спят. Надежда где-то бродит… И мне в пустой палате спокойно и хорошо.