на ее Родину и из-за которого маленький мальчик вынужден прятаться в стенном шкафу, было выше ее сил.

– Мадам, прошу передать мой привет вашей дочери, мадам Тане.

С треском захлопнувшаяся дверь отрезала окончание его фразы.

Поболтав пару минут с мадам Форнье, выгуливающей на поводке раскормленного кота, Фелицата Андреевна воинственно вскинула над головой зонтик. Мелкий моросящий дождик смыл летнюю пыль со стен, красиво подчеркнув цвет фасадов домов вдоль улицы Мучеников. Около булочной стояла небольшая очередь – признак войны. На жиры и мясо муниципалитет уже ввел продовольственные карточки. Фелицата Андреевна вспомнила голодный Петроград и вздохнула: похоже, карточная система будет преследовать Европу весь несчастный двадцатый век.

Куда ни глянь, тесные улочки цвели мокрыми зонтиками. Спрятавшись под навесом магазинчика сувениров, читал газеты старый месье Сириль. Вокруг его шеи было обернуто лиловое кашне, скорее всего такое же древнее, как и он сам, потому что на складках шелк выцвел от времени, а ветхий край неровно торчал оборванной бахромой.

Туристов не было, и сувениры почти никто не покупал, разве что немцы, но месье продолжал упорно держать двери открытыми.

Фелицата Андреевна на секунду придержала шаг:

– Доброе утро, месье Сириль!

Сложив газету, тот грустно взглянул глазами мудрого льва и вздохнул:

– Конечно доброе, мадам Горн, ведь я увидел вас.

Урча мотором, вверх по холму взбирался черный «фольксваген», украшенный свастикой на заднем стекле. Две женщины остановились и недобро посмотрели вслед машине. Поймав взгляд Фелицаты Андреевны, одна женщина тайком сделала в сторону немцев неприличный жест.

Купив порошки и жидкость для дезинфекции ранок, Фелицата Андреевна внезапно решила зайти к Танюше в бутик, благо крюк небольшой, всего две улочки круто вверх. Надо бы предупредить, что дети заболели, но ситуация под контролем.

На повороте у маленького сквера капли с кроны каштана проиграли по зонтику тонкую, невесомую трель. Она остановилась перевести дух. Почему человек сразу угадывает, что кто-то смотрит ему в спину? Фелицата Андреевна почувствовала чужой взгляд по холодку, легко проскользнувшему по шее.

Стараясь не обращать внимания, она размеренным шагом двинулась дальше, но все же успела заметить невысокого мужчину с кепкой на голове и в потрепанной одежонке. «Этакий парижский воробышек», – сказала себе Фелицата Андреевна, следуя лексикону великосветской молодости. Но все же… где-то прежде она видела этого мужчину. Глубоко утонувшее воспоминание поднималось из памяти светлым пятном, обливая душу давней нежностью. С детства Фелицата Андреевна отличалась отменной памятью на лица, чем часто поражала окружающих. Она поименно помнила всех кучеров, горничных, поваров, едва взглянув, могла указать на человека, три года назад подававшего ей кофе, а тут как отшибло. Странно, очень странно, тем более что на сердце стало тепло и солнечно – значит, с этим невзрачным человечком связано нечто доброе. На ум сразу пришел незабвенный отец Игнатий. Его прихожанин? Здесь, во Франции? В волнении Фелицата Андреевна ускорила шаг, едва не влетев в бутик к Тане.

– Таня, я сейчас встретила мужчину, такого невысокого, очень скудно одетого. Не могу вспомнить, где я его видела?

Таня, сидевшая за изящным столиком эпохи барокко, оторвала голову от толстой амбарной книги и отложила перо:

– Здравствуй, мамочка. Наверное, это месье Пьер. Иногда он заходит сюда просить милостыню. Бедняга часто бродит по здешним улицам.

– Да?

Улыбнувшись своей горячности, Фелицата Андреевна раскинула руки навстречу дочери:

– Здравствуй, родная, я собственно забежала на минуточку, сообщить, что дети заболели ветрянкой, а в подъезде снова околачивается этот отвратительный фашист.

Таня закатила глаза к небу:

– Ох, как он несносен. Спасибо, что предупредила. Можно, я приду домой попозже? Постой, ты произнесла «ветрянка»? Мама, я немедленно найду доктора.

Фелицата Андреевна перехватила Танину руку, которая потянулась к телефону, и покачала головой:

– Ты забыла, Марка никто не должен видеть. И, кроме того, я уверена, что справлюсь с болезнью. Ветрянкой необходимо переболеть.

Она поцеловала Таню в голову и легкой походкой вышла на улицу, вскользь подумав, что, какая бы власть ни была, небо над Францией по-прежнему плачет дождем.

* * *

«Все так же великолепна и царственна», – подумал Петр Евграфович, глядя на Фелицату Андреевну. Она стояла под раскидистым каштаном, сыпавшим на зонтик хрусталь дождя, и куталась в простенькую вязаную кофточку, выглядевшую на ее плечах драгоценным манто.

Руководитель подпольной группы Сопротивления месье Пьер знал, что должен хранить инкогнито, но не мог оторвать взгляд от Фелицаты Андреевны, жадно впитывая каждое мгновение чудесного подарка судьбы. Чтобы не упасть, он оперся руками о решетку и несколько раз глубоко вздохнул, унимая разошедшееся сердце. Беспокойным зверьком оно ворочалось в грудной клетке, не давая вздохнуть. В ушах поплыл колокольный звон, такой же, какой летел над Петербургом больше сорока лет назад.

Осторожно прижимая к груди руку, Петр Евграфович переместился в сквер и опустился на мокрую скамейку. От сырого холода, охватившего спину, сердце стало понемногу отпускать.

Если бы он мог, то заплакал бы от счастья и умиления. За много лет жизни во Франции Петр Евграфович лишь несколько раз позволил себе издалека взглянуть на Фелицату Андреевну, опасаясь потревожить ее покой. У эмигрантов, оставивших на Родине руины из судеб, покой слишком хрупкая вещь, которую можно разрушить в одно мгновение.

Чтобы продлить момент встречи, Петр Евграфович постарался вызвать в памяти день их знакомства. Тогда ему сравнялось тринадцать лет, и он поступил на работу рассыльным в мануфактурную лавку купца Миронова.

Обслуживать двух покупательниц – высокую даму с девочкой – хозяин вышел лично. Даже не вышел, а выскочил, подобно пробке из квасной бутылки, куда не забыли положить изюминку. На ходу Миронов успел легко смазать Петра Евграфовича – тогда Петьку – по макушке и строго цыкнуть:

– Петька, олух, пригладь вихры да дуй в подвал за сельтерской. Одна нога здесь – другая там.

Мгновенно изменив тон, Миронов запел на льстивой ноте:

– Ваша светлость, какая честь! Чего изволите? Позвольте предложить вам присесть. Сейчас принесут сельтерской, холодненькой, прямо со льда. На улице жара-с. Июль, так сказать.

Петька едва не прыснул от смеха, глядя, как и без того толстый купец надулся бычьим пузырем.

Дама благоволила присесть на подставленный стул и обмахнулась веером:

– Господин Миронов, нам бы набивного сатина отрезов десять для подарка, но только чтобы был отличного качества, – она обратилась к девочке: – Фелицата, выбери, пожалуйста, расцветку.

– Да Господи Боже мой! – взревел Миронов, бросаясь к прилавку. – Таких расцветок, как у меня, во всем Петербурге не сыщется.

Оттолкнув приказчика, он принялся метать с полок тугие скатки ярких сатинов, которые ложились на прилавок разноцветной радугой.

От принесенной сельтерской воды дама отказалась и, пока