девочка внимательно выбирала ткани, мило улыбалась, склонив к плечу голову в белой кружевной шляпке.

Приказчик застыл по стойке смирно, купец метался с портновским метром, а Петька стал от нечего делать рассматривать девочку в скромном матросском костюмчике. У нее были красивые глаза с длинными ресницами и рассыпанные по плечам темные локоны. Ей очень шло имя Фелицата, звонкое, как хруст молодой льдинки под каблуком.

«Интересно, что она ест?» – с интересом подумал Петька. Ему казалось, что такие неземные создания, как сегодняшние покупательницы, должны питаться чем-то особенным, например шоколадными пирожными из витрины магазина купца Елисеева. Неудивительно, что дама отказалась от сельтерской. Разве такие барыни пьют сельтерскую, пусть даже и со льда?

Он так глубоко погрузился в думы, что едва не пропустил момент, когда купец громко зыркнул в его сторону и прокричал:

– Петька! Живо доставишь покупки на Большую Морскую!

Метнувшись к купцу под ноги, Петька успел поймать серьезный взгляд девочки. Не жеманясь и не задирая нос, как большинство барышень, она приветливо сказала:

– Большое спасибо, мальчик, это очень важная покупка для девочек в деревенской школе.

Оттого, что с ним поговорили на равных, Петьку ошпарило краской с пяток до ушей, и ради этой барышни он готов был бежать не только на Большую Морскую, а хоть до Москвы, и все лесом.

«Фелицата, Фелицата, Фелицата», – слышалось ему в каждом уличном звуке, когда он, запыхавшийся, несся с покупками вдоль Невского проспекта. Потом свернуть на Большую Морскую, упирающуюся в гранит Исаакиевского собора, и вот их дом на углу.

Перед тем как повернуть рычажок механического звонка, Петька облизал губы и перекрестился на Исаакий, для верности загадав, чтоб хоть одним глазком взглянуть на Фелицату.

Зря он так спешил, потому что барыня с барышней еще не вернулись, а покупки приняла толстощекая горничная, вкусно пахнущая ванильной выпечкой. Небось, пироги лопает с утра до ночи при таких-то добрых хозяевах. Это тебе не купец Миронов, который потчует одними затрещинами.

Не желая отпускать воспоминание, Петр Евграфович улыбнулся ушедшему детству. А ведь не приди тогда в лавку к купцу девочка Фелицата, он остался бы неучем и, чего доброго, спился и сгинул где-нибудь в водовороте бурного двадцатого века. Та встреча перевернула его жизнь, заставив поступить в школу и стать там первым учеником, а потом окончить Институт гражданских инженеров. После этого была служба в строительном ведомстве, чин почетного гражданина, война, революция и эмиграция.

В двадцатых годах судьба столкнула его с кузиной Фелицаты Андреевны Ольгой. Она была в стесненных обстоятельствах, и он буквально на коленях вымолил у нее разрешение помочь Фелицате Андреевне бежать из России. Счастье, что однополчанин – Максим Бовин – собирался в Россию по дипломатической линии. Чтобы раздобыть средства для побега, Петр Евграфович с сумасшедшей надеждой метался по знакомым, хватался за любую работу, унижался, умолял, обещал, а после пять лет расплачивался с долгами. «Боже, никогда не перестану благодарить Тебя за подаренное мне великое счастье спасти Фелицату Андреевну и Таню», – со слезой умиления подумал Петр Евграфович.

Пропустив на перекрестке колонну бошей, как называли немцев французы, Петр Евграфович двинулся в сторону станции метро. Ему вдруг захотелось засвистеть, как мальчишке, или подпрыгнуть, щелкнув ногами в воздухе, – прежде он был мастак на такие шутки. Он давно решил про себя, что когда фашистских крыс загонят в их вонючие норы, то соберется с духом и подарит Фелицате Андреевне самый роскошный букет, какой только найдется во Франции.

* * *

После перенесенной ветрянки Варя пошла в школу только через две недели, пока не отвалились корочки на лбу. Бабушка хотела выпроводить ее раньше, но Варя воспротивилась: мыслимое ли дело – явиться в класс с пятнами от ветрянки на лице?..

Чтобы избежать участи показаться перед одноклассниками в неприглядном виде, Варе пришлось тайком натирать в ладошках градусник, пока Марк не подсказал, что можно просто постучать по кончику градусника и набить нужную температуру. Марк – он умный и мужественный. Варя только однажды видела на его глазах слезы. Это произошло, когда она подкидывала мяч и случайно сбила со стены картинку странной дамы в зеленой шляпе. Мама говорила, что эту картинку художника Модильяни ей подарил повар из кабачка «Шустрый кролик».

Рассыпавшиеся осколки стекла разлетелись по всей комнате, а Марк бросился на картинку, как кошка на мышку.

– Варя, осторожнее, ты можешь ее порвать!

В этот момент Варя как раз стояла на коленях и выкатывала из-под стола мяч, поэтому не сразу уловила суть сказанного. Вроде бы и так уже все разбито, куда уж больше.

– Кого порвать?

– Маму, – непроизвольно вырвалось у Марка. Схватив картинку, он прижал ее к груди и объяснил: – Она похожа на мою маму.

По Вариным понятиям, дама с картинки была похожа на мадам Брюль не больше, чем болонка на бульдога. Но Марку виднее. Варя не стала спорить, а быстро смела осколки в совок. Она всей душой сочувствовала горю Марка, который принялся материть для картинки другую рамочку.

Варя даже представить себе не могла, что значит остаться без мамы и бабушки. Это совершенно не укладывалось в голове, потому что мама и бабушка казались вечными, как воздух или вода. С бабушкой можно было даже иногда поссориться, но бабуля все равно никуда не исчезала, только ее лицо становилось суровым и замкнутым.

Про папу Варя знала, что его зовут Юра и он самый лучший человек на свете. Он остался в Ленинграде, но если очень просить Боженьку, то папа обязательно приедет, как только Россия победит фашистов, – так сказала мама.

А еще Варя любила слушать бабушкины рассказы о дедушке Игнатии. Когда становилось грустно, она смотрела на небо и представляла себе дедушку Игнатия среди облаков. Он немного щурится от яркого солнца и внимательно наблюдает за своей внучкой.

Сегодня, выходя из подъезда, Варя по обыкновению глянула вверх на серое зимнее небо и подумала, что дедушка Игнатий должен радоваться, что она наконец выздоровела.

Синее пальтишко очень шло к черным туфелькам, а пушистый помпон весело шлепал по голубому беретику.

До школы она пробежала через две улицы мимо чудного скверика со шпалерами, увитыми засохшими розами, и остановилась около трехэтажного здания школы с ребристыми колоннами. Над входной дверью висели флаги со свастикой. Проходя между полотнищами, Варя всегда сворачивала дулю в кармане, хотя ее никто этому не учил, а бабушка Фелицата за непристойно грубые манеры наверняка задала бы трепку.

Первым уроком шла математика. Математику Варя терпеть не могла, искренне недоумевая, что есть люди, которые легко разбираются в