числах, умеют умножать, вычитать и даже (вы только подумайте!), извлекать квадратный корень. То ли дело французский или рисование!

Варя поискала глазами подругу Люсьену. Та приветливо махнула рукой, приглашая на свое место, и Варя уже собралась перешагнуть через брошенную на пол сумку с книгами, как вдруг к ней повернулась противная Жанна Мишо. Черные глаза Жанны под круглыми бровями были похожи на злых жуков, случайно залетевших в открытую форточку.

– А, Барбара! Долго же ты болела. Я думала, что твое лицо от ветрянки превратилось в поле для гольфа.

Она ехидно улыбнулась.

– Еще чего! – Варе захотелось треснуть Жанну учебником по голове. – У меня совсем не было пузырей. А вот у Марка…

Фраза повисла в воздухе, а Варя с ужасом поняла, что проговорилась. Вся школа знала, что Жанна из семьи коллаборационистов[1], а с ними надо держать рот на замке.

Глаза-жуки на лице Жанны распахнули крылья:

– Какого такого Марка? Я не знала, что у тебя есть брат.

– Это наш кот, – быстро сказала Варя, задним числом соображая, что коты не болеют ветрянкой и надо срочно как-то вывернуться из ситуации. – А вот у Марка никакой ветрянки не было, – выпалила она, с удовольствием наблюдая, как Жаннин рот кисло скривился. – И вообще, пропусти меня на мое место!

Но легко сдаваться Жанна не собиралась, потому что двумя пальцами поправила челку на лбу и сладко пропела:

– Обожаю котов! Можно я зайду к вам после школы познакомиться с Марком?

Раньше Жанна никогда не напрашивалась в гости, и Варя с нехорошим чувством поняла, что Жанна о чем-то догадывается.

Правильно говорит бабушка: «Слово серебро, а молчание золото». Если бы Варя могла, то позволила бы зашить себе рот иголкой крест-накрест. И пусть бы было больно и стыдно, зато жизнь Марка осталась в безопасности. А теперь Жанна расскажет про Марка своей матери, та отцу, а отец побежит с докладом к фашистам и скажет:

– Господа фашисты, хайль Гитлер! Вы знаете, что семья Горн прячет в своей квартире Марка? Девчонка Барбара говорит, что это кот, но мыто с вами наверняка знаем, что это не животное, а мальчик Марк Брюль, сын банкирши мадам Брюль.

– Неужели?! Немедленно арестовать их всех! – закричит главный фашист в черной форме.

А потом… О том, что будет потом, Варя думала с возрастающим ужасом и к концу уроков едва не плакала от страха и раскаяния.

Зареванная, она пулей влетела в квартиру и вся дрожа вцепилась в бабушкину руку:

– Бабушка, бабуля, прости! Отрежь мне язык! Я не хотела, я нечаянно.

– Что нечаянно? Говори толком!

Варя стиснула кулаки и с размаху стукнула себя по лбу:

– Я выдала Марка коллаборационистам!

С бабушкиных коленей упал клубок и весело покатился по полу, протягивая ниточку к шкафу, около которого стоял Марк. Варя боялась взглянуть в его сторону, но все же успела заметить смертельную бледность и два красных пятна, вспыхнувшие на скулах Марка.

– Спокойно, дети, – тихо и властно прозвучал бабушкин голос. – Сейчас я схожу к телефонному автомату и позвоню маме, а вы затаитесь и никому не открывайте. Слышите, никому, даже если за дверью будут кричать: «Пожар».

* * *

Когда зазвонил телефон, Таня закончила записывать в большой гроссбух расход бутика и подумала, что у нее два выхода: или сократить одну из швей, или урезать собственные расходы на питание. Еще можно организовать распродажу остатков тканей и заказать партию дешевой обуви. Обувные фабрики почти прекратили работу, и по парижским мостовым застучали деревянные подошвы кустарных туфель. А что, если покрыть подошву, к примеру, красным лаком? Это слегка удорожит цену, но зато будет красиво и стильно.

Отложив ручку, она подняла трубку телефона, произнеся заученную фразу:

– Добрый день, бутик «Кружева и корона». Чем могу помочь?

– Таня, это я. У нас проблема.

Мамин голос вибрировал тревогой, которая моментально передалась через провода телефонной линии, заставив сердце неприятно подпрыгнуть. Таня почувствовала, как у нее похолодели кончики пальцев.

– Мама, что случилось?

В трубке повис тяжелый вздох:

– Танечка, ты только не волнуйся, но Варя в школе проболталась про Марка. Необходимо срочно перепрятать мальчика.

Этого еще не хватало! Таня прикусила губу:

– Мама, иди к детям. Я что-нибудь придумаю, а пока закройтесь и никому не открывайте. Даже если за дверью будут кричать: «Пожар».

– Я Варе с Марком так и сказала.

Короткие гудки отбоя связи болью отдались в висках. «Надо дышать, – сказала себе Таня, – собрать волю в кулак и найти выход для спасения ребенка».

Отшвырнув стул, она резко вскочила и сделала несколько энергичных шагов среди стоек с одеждой, с раздражением замечая ядовитый цвет зеленой блузки. Машинально она содрала ее с плечиков и кинула в корзину для уценки. Места в бутике было мало. На месте не сиделось. В движении быстрее в голову приходят нужные мысли. Чтобы не отвлекали покупатели, Таня повесила на дверь табличку «Закрыто».

Ясно одно – надо срочно перевезти Марка. Но куда? К кому? Сюда, в бутик? Здесь тоже могут сделать обыск. С кем посоветоваться?

Месье Пьер говорил, что связная должна быть вне подозрений, иначе есть риск провала всей ячейки Сопротивления, поэтому Таня не знала никого из подпольщиков, кроме него и Люды.

Она снимала с вешалки пальто, когда дверь раскрылась и в бутик зашел Курт Эккель. На его широких плечах, обтянутых черной кожей плаща, блестели потеки воды, создающие эффект муаровой ткани. Фуражка с мокрым козырьком уронила на пол несколько капель.

«Чтоб он провалился!» – подумала Таня, передернувшись от ненависти.

– На улице дождь, – Эккель широко улыбнулся, – поэтому я вынужден переждать ненастье в вашем милом магазинчике, мадам Горн.

– Сегодня бутик не работает.

Она выразительно постучала пальцем по указательной табличке на стекле.

Упрямым кивком головы Эккель отмел ее возражения:

– Я умею читать по-французски. Но я долго отсутствовал, соскучился и мечтал увидеть вас. Скоро мне снова уезжать на Восточный фронт.

Зря он это добавил, потому что у Тани внутри завибрировала каждая жилка. С трудом сдержавшись, она выпалила:

– Герр Эккель, неужели у вас нет своей семьи, что вы волочитесь за простой парижанкой? Ваша жена не будет в восторге от ваших действий.

– Жена? – он явно растерялся от ее жесткой отповеди. – Боюсь, у меня нет жены. Так вышло, – он коротко глянул ей в глаза. – Юношей я чурался женщин и был груб с ними. В поместье моих родителей я рос одиноким ребенком, которого злая мачеха постоянно запирала в кладовку за малейшую провинность.

Его явно тянуло высказаться, и Танино терпение стало иссякать. Еще не