Весной, когда на склонах Гиндукуша стал таять снег и зацвели цветы, Массон скрепя сердце покинул Кабул. Зимой он благополучно строил планы по поиску города Александра в Баграме. Теперь же его путь лежал в Пешавар. Дост-Мохаммед – недавно короновавший себя как эмир Афганистана на весьма унылой церемонии – повел свое войско на завоевание города. Ост-Индская компания поручила Массону следить за этим походом.

«Совместно со всеми нашими братьями, во главе нашего победоносного воинства, под гром пушек, – писал Дост-Мохаммед Ранджиту Сингху, – мы укажем, по каким пунктам вы должны дать нам объяснения»[437]. На привале «он громко, так, чтобы слышали все вокруг, называл себя слабым слепнем, жалящим огромного слона: будь на то воля Аллаха, даже слепень одолеет слона. Он молил Аллаха даровать ему победу»[438]. На самом деле новый эмир меньше всего хотел войны.

Дост-Мохаммед был банкротом. Его военачальники обнищали и едва могли даже прокормить себя. Хаджи-Хану пришлось заложить саблю, чтобы «получить 20 рупий, и те ухищрения, на которые он [и другие] вынужден идти, чтобы раздобыть средства, поражают воображение»[439]. Дост-Мохаммед надеялся, что британцы выступят вместе с ним против Ранджита Сингха или по крайней мере убедят того отступить от границ, прежде чем ему придется вступить в бой. «В той критической ситуации, в которой находится эмир, – писал Массон Уэйду, – он [Дост-Мохаммед] с радостью избежал бы риска столкновения, но считает, что придется на него отважиться, если сикхи будут настаивать на обладании Пешаваром»[440].

Кажется, он возлагал и возлагает большие надежды на британское посредничество. Это заметно по нетерпению, с которым он и все остальные здесь ожидают каких-либо сведений из Индии.

Вероятно, такая возможность британского посредничества впредь уже не представится, и если в связи с интересами Садозаи [семьи Шуджа-Шаха] могут выдвигаться возражения, то позволительно заметить, что солнце этой династии уже закатилось. Недавние усилия Шуджа-Шаха не вызывают сомнений, но если бы при нем состоял хотя бы один британский офицер даже не на роли союзника или помощника, а только для сообщений о происходящем своему правительству, то Шах уже вернулся бы на трон. Раз это не так, его собственные попытки почти безнадежны. Понятно, что дело Шаха непопулярно, ведь никто из мало-мальски заметных людей к нему не примкнул[441].

«Афганистан, – писал Массон, – естественный союзник британцев»[442]. Но ответа из Калькутты не было.

По пути в Пешавар пришло обрадовавшее всех сообщение. Ранджит Сингх выдворил Харлана из дворца в Гуджарате и отправил его вести переговоры с братом Дост-Мохаммеда Мохаммед-Ханом. Султан Мохаммед сообщил брату о «прибытии мистера Харлана, о его убийстве и о захвате его слонов и имущества. Это известие всколыхнуло лагерь… Братья объединились, смыв свою былую вражду кровью неверного ференги»[443].

Когда армия Дост-Мохаммеда дошла до Пешавара, там ее уже поджидало войско Ранджита Сингха. Сам махараджа еще был, правда, далеко, он приказал своим командирам «избегать крупного столкновения и ждать его. Исполняя эти приказы, сикхи возобновили переговоры, чтобы отвлечь эмира»[444]. В стан Дост-Мохаммеда притащился высокий человек с землистым лицом, «с огромной головой, сильно исхудавший, одетый, как шарлатан», в разноцветное тряпье[445]. Известие о смерти Иосии Харлана оказалось сильным преувеличением.

Харлан воображал, что ведет переговоры о судьбах наций. Но на самом деле его задачей было тянуть время. Ранджиту Сингху требовались считаные часы, чтобы вывести свое войско на позиции, поэтому он поручил величайшему в Пенджабе хвастуну отвлечь Дост-Мохаммеда. Харлан говорил без умолку. «Я в возвышенных выражениях расхваливал боеспособность сикхской армии, – пишет он, – расписывал богатство и военную силу Ранджита». Но, отмечает Массон, «с эмиром Харлану пришлось не так легко, как с его братом. Его выбранили за вмешательство в дела, к которым он не имел касательства… Мистер Харлан был вынужден клясться эмиру на Коране, давая многочисленные обещания»[446]. Дост-Мохаммед мрачно взирал на Харлана. «Посещая эту страну, – сказал он американцу, – Сикандар [Александр Македонский] отправил к здешнему государю своего доверенного человека, но горцы убили посла»[447]. Урок истории оказался прерван, когда Дост-Мохаммед понял, что его лагерь уже окружен Ранджитом Сингхом с трех сторон.

Бой кончился, не начавшись. Дост-Мохаммед знал, что должен «либо принять бой, либо поспешно отступать. Он сомневался, что следует предпринять»[448]. После вялой попытки взять в заложники Харлана он решился на отступление. Он «слишком хорошо разбирался в том, что такое афганские военные лагеря, чтобы не знать, что отступить организованно почти невозможно»[449]. Лишь только прозвучал приказ об отходе, как одна половина его армии принялась грабить вторую, чего и следовало ожидать. Он оставил часть войск на дороге из Кабула «с приказом разворачивать всех беглецов. Но первый же отряд оказался сильнее заслона и завладел его лошадьми, оружием и снаряжением. От отвращения эмир больше не пытался остановить бегство своих людей и сам под покровом ночи вернулся в Кабул»[450]. У него осталось еще меньше денег, и настроение было не в пример хуже, чем при выступлении.

Вернувшись в Кабул, Массон обнаружил, что его прежняя мирная жизнь превратилась в далекое воспоминание. Отступление афганской армии сопровождалось хаосом, «на улицах постоянно вспыхивали стычки и смертоубийство, но никто этого не замечал. Город находился на грани полной анархии»[451]. Массон был вынужден то и дело озираться. Даже Баграм изменился. То, что Массон осторожно называет «волнениями», участилось: местные вожди и главари разбойничьих шаек воевали за главенство[452]. Массону то и дело приходилось бросать начатые раскопки «из-за волнений в стране». «Долина Баграма, – писал он Поттинджеру, – стала опасным местом, но я полагаюсь на меры, принимаемые для безопасности моих работников»[453].

Новая шпионская жизнь была для Массона тяжкой обузой. Порой «дела принимали такой дурной оборот, что я не мог думать ни о чем другом и забрасывал дальнейшие свои изыскания»[454]. Но сдаваться он не собирался. Уэйд обещал ему скромное содержание, которое он решил направить на оплату раскопок. У него оставалось много друзей. К тому же он еще мог кое-что предпринять.

Вскоре после возвращения в Кабул Массон при помощи нескольких человек начал раскапывать ступу рядом с Баграмом. «День-другой нам никто не мешал, но однажды утром некто позвал моего друга Балох-Хана под тем предлогом, что кто-то в кишлаке желает с ним поговорить». Кишлак оказался занят одной из местных банд:

[Балох-Хану] сказали, что его присутствие – отрада для них, потому что, узнав, что какой-то ференги ищет сокровища, они, все шестьдесят, поклялись друг другу на него напасть. Сначала они