тяжелые кучевые от черного порохового дыма русских орудий большего калибра; порох шимозы давал грозовые облака с кругообразными огненными стрелами, являвшимися при разрыве бомб, начиненных этим могущественным взрывчатым веществом.

Зрелище, открывавшееся перед нашими глазами, было очень красиво, но барабанная перепонка сильно страдала от треска и грохота этих губительных снарядов.

При входе в порт-артурскую гавань работало шесть минных судов, а несколько миноносцев и рыбачьих лодок двигались взад и вперед по небольшой водной площади… Только эту бесконечно малую частицу видимого огромного пространства могла назвать могущественная Россия своей! Сзади Порт-Артура поднимался трагический 203-метровый холм[19]; налево находился полуостров Ляотешань. Дымные смерчи, поднимавшиеся с его вершины, указывали положение тяжелых орудий. Русские генералы намеревались выбрать эту возвышенность своим последним убежищем.

Мирный залив Дальнего блестел на востоке, как изумруд, а дым, поднимавшийся из его высоких фабричных труб, напоминал о промышленности. Горы между нами и этим прекрасным заливом уже носили названия, данные им победителями. Один небольшой остроконечный холм, — Маленький Фудзияма, был так назван в честь священной японской горы. У его подножия пролегала военная дорога, проведенная русскими для соединения Дальнего с находившейся внизу гаванью. Она шла по плодородной равнине, окаймленной полями с созревающим хлебом… Это была прекрасная картина мира! К северу панорама дополнялась непрерывною цепью гор.

Мы продолжали наблюдать за ходом битвы, но склонявшееся к западу солнце напомнило нам, что мы должны быть на берегу до наступления сумерек. Поспешно спустившись с горы, мы добрались до берега в 6 час. 30 мин., но низкий еще пролив задержал нас до семи часов, и все-таки, чтобы добраться до катера, пришлось взять сампан.

Я очень обрадовался, увидев, что катером командовал один из моих друзей, накануне вечером отправившийся в ночную экспедицию для постановки мин. Он не вернулся вовремя и мы очень беспокоились об его судьбе.

По его словам, причиной задержки была необходимость ожидать восхода луны. Затем пришлось укрыться за мысом и выжидать, пока не представится удобный случай благополучно уйти от русских орудий. Он рассказывал о всем происшедшем в шутливом тоне, но капитан сказал мне, что не рассчитывал больше видеть его живым, так как он слишком рисковал, забравшись чересчур далеко.

Когда мы возвращались назад, на другом конце бухты взорвалась мина заграждения и выбросила в воздух огромный столб черного дыма высотой почти в 200 футов. Мы пристали к кораблю в 7 ч. 30 минут.

Я долго не ложился спать в этот вечер, следя за световыми ракетами и за разнообразно окрашенными вспышками при взрывах различных снарядов.

Позавтракав рано утром, я отправился на берег со вчерашним конвоем и с капитан-лейтенантом Ионахара, которому также хотелось посмотреть на бой. Немного задержали нас ослы: пришлось нанять двух свежих, потому что бедное животное, навьюченное накануне моим багажом, сегодня захромало. Слух о моем прибытии, должно быть, распространился очень широко, потому что весь город собрался смотреть на первого высадившегося здесь англичанина. Дорога показалась мне очень твердой, а ноги еще болели от вчерашнего хождения по горам. Дойдя до первой вершины, мы увидели, что битва хотя еще продолжалась, но с промежутками, то ослабевая, то усиливаясь. Сегодня японцы, овладев накануне одной позицией, нападали уже не так яростно. Однако же я заметил, что русские установили новую батарею в четыре орудия.

Самое интересное зрелище было в стороне моря, где с помощью минных истребителей усердно работали тралящие суда. На противоположной стороне Ляотешаня одна из наших канонерок поддерживала оживленную перестрелку с русским судном, которому наконец пришлось войти в гавань. Сопоставляя этот факт с тем, что русские очищали проход через свои собственные минные заграждения у входа, приходилось предположить, что они намереваются прорваться во Владивосток.

Работавший как раз под нами минный истребитель нашел плавающую на поверхности мину; с нашего места прекрасно был виден весь ход действий. Стрельба в мину не дала никаких результатов; тогда истребитель ее поджег[20], а сам бросился в сторону полным ходом со скоростью 25 узлов. Эта мина поступила очень благородно, истратив всю энергию на пламя и дым, хотя на случай несчастия к истребителю направился его товарищ. «Ниссин» и «Кассуга», два итальянских крейсера, проданных японцам эльсвикской компанией, держались миль на десять мористее[21]. За ним, на таком далеком расстоянии, что даже нельзя было его ясно различить, держался крейсер, грузившийся с транспорта углем.

Накануне меня так опалило солнце, что я отказался сопровождать лейтенанта Ионахара, который с одним из моих провожатых поднялся на самую высокую точку (Шо-хо), рассчитывая насладиться оттуда более широкой панорамой.

Назад они пустились бегом, наперегонки, как школьники и возвратились совершенно измученные и запыленные, с высунутыми языками от жажды. Бутылка холодного пива скоро восстановила их утраченную энергию. В их отсутствие я занимался рисованием. Китаец — погонщик ослов оказался настоящим художественным критиком: в промежутках охоты за насекомыми в окрестностях своей косы он совершенно свободно и смело критиковал мой рисунок.

На этот раз мы отправились домой раньше и по кратчайшему пути. Перед уходом Ионахара сделал с нас с помощью своей камеры несколько очень удачных снимков. Было очень забавно смотреть, как работавшие на полях китайские женщины быстро убегали при нашем приближении. Мы не сожалели о такой чрезмерной пугливости: внешний вид их был слишком возмутителен и исключал всякое желание рассмотреть их поближе. У горного источника мы остановились, чтобы напоить ослов, и я опять заметил, о чем уже упоминал и раньше, что китайцы вообще очень сострадательны к животным.

Возвратившись на корабль в шесть часов, я закончил день хорошим японским ужином из куриного супа. Заметив, что из чайника плохо наливается чай, мой новый вестовой, Фукисима, быстро схватил чайник и начал с азартом дуть в носик, пока не послышалось бульканье. Тогда он с триумфом налил мне чашку, которую я смиренно выпил, не проронив ни одного слова.

Японские артиллеристы так пристрелялись, что снаряды их взрывались как раз в самом Порт-Артуре. Возникал вопрос, долго ли могут русские выдержать подобный огонь?

Но на другое утро форты и батареи молчали: японцы занялись земляными работами, а русские, вероятно, решили не тратить понапрасну своих снарядов.

При следующей поездке на берег у меня уже не оказалось товарища — все усердно занимались погрузкой угля. Внизу в заливе работали русские тралящие суда, а один миноносец дежурил у входа. Эскадра Того держалась более к западу, как раз против входа в Порт-Артур. В тот же вечер меня обрадовало полученное разрешение адмирала Того разбить мою палатку поблизости передовых линий, где я мог рисовать задуманную мною картину атаки Порт-Артура. Снова вытащил я свою палатку для осмотра и составил список материалов,