взялся за карандаш и начал прилежно работать: четвертый рисунок приближался к концу, оставалось только сделать пятый.

Указывая на отдаленную вершину Шо-хо, мои матросы часто меня спрашивали, почему я не соберусь подняться туда? Наконец я решился сделать эту прогулку. Из моего лагеря до вершины Шо-хо было не менее двух часов ходьбы; я двинулся в путь в сопровождении двух матросов, китайца и осла, навьюченного провизией и рисовальными принадлежностями. Для сохранения времени мы спустились по довольно обрывистому склону, потому что ведшая в долину тропинка была очень длинна и извилиста. Мы дошли до главной дороги, которая вела вдоль русла горного потока, извивавшегося по долине; везде остались следы русских укреплений: большею частью это были брустверы, сделанные на скорую руку, и окопы для пехоты. Горный характер местности очень облегчал оборону и, следовательно, затруднял нападение.

Остававшиеся до дороги последние четыреста или пятьсот ярдов мы частью скатывались, частью скользили, местами даже бежали вдоль высохшего русла потока. В ущельях гор уютно гнездились китайские хижины и разрушенные постройки. Почти около каждой кучи мусора находилась семейная гробница, — грубо сделанный алтарь, обыкновенно сложенный из отдельных камней с двумя маленькими отверстиями для окон и крошечной дверью для свободного входа и выхода духа умершего. Я обратил внимание на одну гробницу, отличавшуюся несколько большим изяществом, стены которой состояли из больших сланцевых плит.

В этих защищенных долинах прекрасно росли сосны и разные деревья, не исключая фруктовых; китайцы же возделывали первобытным способом зерновые хлеба, просо, овощи и даже хлопчатник. По дороге мы видели целые семьи, занятые сбором жатвы, — зрелище в своей простоте и первобытности было поистине библейское! Молотили хлеб на гумне с помощью быка, топтавшего снопы; женщины отделяли мякину от зерен, а на полях было много подражательниц Руфи, собиравших колосья. С гор спускались ослы, навьюченные вязанками жесткого сена, в состав которого входит все растущее, не исключая сухих стеблей проса, — надо же чем-нибудь прокормить скот в течение долгой и суровой маньчжурской зимы! Заморенные, полу-умирающие от голода собаки стерегли грязные загородки, в которых стояли дома.

Везде кругом были цветы, — полевые хризантемы, колокольчики, сирень и темно-красные маргаритки, а необыкновенно пышно разросшийся дикий виноград все заплетал своими побегами. На более низкие кусты взбиралось цепкое ползучее растение, вроде диких огурцов, и желтые его плоды горели на солнце. По бокам узкой тропинки росли грецкие орехи, миндальные и абрикосовые деревья; между ветвями прыгали и кричали сороки, — единственные представительницы пернатого царства в долине.

На другом конце русские инженеры провели военную дорогу, взбиравшуюся на холм зигзагами под малым уклоном, но мы, чтобы избежать пыли, предпочли вьючную тропинку. На вершине перевала оказались глубокие окопы для стрелков, тянувшиеся на протяжении нескольких миль по обеим сторонам горного хребта, а высоко на склонах Шо-хо были устроены брустверы для орудий и позиции, господствовавшие над всей долиной. Здесь уже траншеи для пехоты не носили на себе следов торопливо организованной обороны: они были тщательно распланированы и прекрасно выполнены лучшими в мире военными инженерами.

Несколько наскоро выкопанных могил указывали место погребения русских солдат, похороненных там, где они пали. Японское же кладбище было устроено очень заботливо: маленькие четырехугольные деревянные гробницы с именем и похвальным словом падшему стояли рядами на усыпанном цветами, залитом солнцем склоне горы, вблизи столь любимой японцами сосновой рощи. Осколки снарядов и раздробленные на куски скалы живо свидетельствовали о губительной силе артиллерийского огня.

Только очень опытный альпинист, привыкший к трудным восхождениям, мог рискнуть взобраться на узкую вершину горы; на расстоянии почти двухсот ярдов надо было карабкаться по скалам, на уступах которых едва могла поместиться нога. Только здесь можно было по достоинству оценить пригодность японских «зори» — складных соломенных сандалий. Гребень вершины, похожий на лезвие ножа, в самой широкой своей части имеет только от двенадцати до пятнадцати футов ширины и имеет крутой наклон к юго-востоку. На нем находилось грубо сделанное прикрытие для стрелков, вроде тех, которые известны в южной Африке под названием «schaan». Буры часто применяли этот способ обороны.

В нескольких шагах перед нами был похоронен русский: могила его не была зарыта землей, только большие камни и обломки скал наполовину прикрывали зловонное разлагающееся тело; головы его уже не было и только торчали ноги в больших сапогах. Недалеко от могилы я подобрал челюсть, вероятно, утащенную каким-нибудь животным или хищной птицей, и бережно положил ее обратно в могилу с надлежащим благоговением.

Мы провели на вершине некоторое время, подробно разбирая различные позиции, пока склонявшееся к западу солнце не предупредило нас, что пора отправляться в обратный путь. Оставив русского героя в его одиночестве, мы начали спускаться с горы, что оказалось еще гораздо более затруднительным, чем подниматься на вершину. У подножия утесов я остановился, так как внимание мое привлекло находившееся против меня глубокое ущелье, защищенное высокими скалами: в нем расположилась на биваке японская конница, обоз, следовавший за армией, и были раскинуты белые палатки, которые я принял за корреспондентский лагерь.

Направившись домой, мы пришли как раз вовремя, добравшись лишь в сумерки до нашего горного хребта. Луна еще не взошла и находившийся справа Порт-Артур был погружен во мрак. Я насладился вполне заслуженным ужином, который на этот раз мой китайский повар состряпал действительно хорошо.

Ожидая на следующее утро к себе в гости капитана, я приказал, в виду предстоящего осмотра, все тщательно вычистить, а также приготовить более изысканный обед. Первое разочарование я испытал из-за рыбы: вместо заказанной «тай» погонщик привез мне маленькую акулу. Это очень понравилось моим китайским слугам, но на меня подействовало удручающим образом, потому что я знал слабость капитана Камамуры к рыбе «тай». Хорошо, что у меня оказался в запасе кусок свежего мяса и кроме того я приказал повару «превратить в труп птицу». Мой гость приехал вовремя и мы отправились на гору, откуда была видна новая морская батарея. Он рассказал, что японцы установили еще четыре 11-дюймовые пушки, так что теперь Порт-Артур обстреливается снарядами из пяти чудовищных орудий. Каждую минуту он ожидал возможности прорыва кораблей, хотя выполнить эту задачу было делом весьма нелегким. Прежде всего доступ в Порт-Артур зависит от прилива: броненосцы могут выходить только при высокой воде, следовательно, выход целой эскадры по необходимости занимает значительный промежуток времени. Во-вторых, суда были бы принуждены двигаться с чрезвычайной осторожностью, поодиночке, через минные заграждения и выстраиваться им пришлось бы на внешнем рейде. Подобный маневр не принадлежит к числу легких даже и в мирное время, — и тем более было невероятно, чтобы весь флот в полном составе мог