поклон, но едва не перевернул стол. Да и сам упал бы, если б его не поддержала крепкая рука.

— Ой, успокоился бы уже пан… — проворчал товарищ Заглобы. — Люди ж вокруг. Неудобно…

— Что неудобно?! — вскричал тот. — Кому? Мне? Я шляхтич! Имею право! А кому не нравится, пусть поцелуют меня в…

Пан Заглоба затеребил завязки штанов, явно намереваясь продемонстрировать всем, куда именно его следует поцеловать.

Мелисса ловко проскользнула вперед, взяла шляхтича под руку и что-то зашептала ему на ухо. При первых же звуках ее голоса, мужчина вздрогнул и попытался расправить плечи. Но уже минуту спустя позволил монашке увлечь себя в угол, уселся на скамью, откинулся спиной на стену и размеренно засопел.

— Как у пани это ловко все… — оценил сотрапезник пана Заглобы, приподнимаясь из-за стола и возвышаясь над хрупкой девушкой, как надвратная башня. Росту в рыцаре было никак не меньше двух метров. А еще в глаза сразу впадали длинные, вислые усы. — Прошу извинить за такой казус…

— Не страшно… А пан откуда будет? — пропела Мелисса, заставляя тем самым рыцаря оторвать взгляд от ее груди и посмотреть в глаза.

— Лонгинус Подбипента… герб «Сорвиглавец» из Мышекишек.

— А, то пан из Литвы?.. — воскликнул Ян Шпычковский, усаживаясь на освободившееся место и подавая корчмарю знак поторопиться с ужином. Мелисса грациозно опустилась на скамью рядом со мной, остальные наши заняли стол по правую руку.

— Уже почти полгода как… Сперва в Чигирине осел, ожидая что князь Иеремия выступит с полками супротив шведам. А потом решил перебраться ближе к королю. В Краков… Хочу в его войско вступить.

При этом литвин так тяжело и грустно вздохнул, что нельзя было этого не заметить.

— О! — воскликнул пан Шпычковский. — Я чувствую, за этим вздохом скрывается страшная тайна! Таким тоном не говорят о прошлой или грядущей битве, а лишь о душевной муке. Признавайтесь, вацьпан, кто та несравненная, что похитила ваше сердце?

— Гадко слушать… — неожиданно нахмурился литвин.

— Не обижайтесь… — Мелисса ласково коснулась широкого запястья пана Подбипенты. — Но вы и в самом деле так грустны… Может, расскажете? Когда на душе печаль, легче всего излить ее перед незнакомыми людьми. С которыми, возможно, никогда больше не встретитесь и поэтому не будете сожалеть о минутной слабости.

Мягкий, задушевный голос девушки действовал почти гипнотически. Даже мне, уже имеющему определенные навыки общения с монахиней Черного Собора, и то захотелось срочно вознаградить ее и доверить хоть какую-то тайну. Лонгинус же и вовсе поплыл…

— Обет, моя панно. Такой тяжкий, почти невыполнимый обет, что я уже готов малодушно считать его проклятьем. Из-за которого на мне прервется славный род Подбипент.

— Ну… ну… не все так страшно, как кажется нам в минуты отчаянья… — произнесла успокоительно Мелисса, не переставая поглаживать руку литвина. — Выговорись, пан. Может, и придумаем что вместе. Знаешь ведь, что один ум хорошо.

— А три головы лучше… — рыцарь с неожиданной злостью стукнул кулаком по столу. — Три! Понимаете?

— Не вполне… — уставился на Лонгинуса пан Шпычковский, предусмотрительно отодвигая подальше от него кувшин и миску с мясом.

— Обет у меня такой… — уже почти спокойным голосом объяснил Подбипента. — Присягнул Пресвятой Деве Марии, что соблюду целибат до тех пор, покуда одним ударом не снесу в бою с плеч три вражеские головы…

— Ого! — оценил Ян суровость клятвы и торопливо глотнул из кружки пива. — Это ж сколько лет тебе, пан?

— Много… — снова вздохнул рыцарь, с трудом отрывая взгляд от декольте монахини. — И ведь что обидно, панове… Силой Господь не обидел, — а подходящего сражения все нет и нет. Вот я и направился к королю… в надежде, что уж он то поведет войско на шведов, и тогда у меня появится шанс исполнить обет.

— Я свято в это верю… — монахиня как-то особенно проникновенно посмотрела в глаза измученного неутоленной любовью рыцаря. — А если что… я попрошу атамана принять пана Лонгинуса в отряд. Это тоже большой секрет, но пану можно… Совсем скоро мы отправимся в земли Амазонок. И уж там, пан Подбипента может мне верить, недостачи во вражьих головах не будет. Не только три, а по пять голов рубить можно. А когда валькирии или Сестры меча такой подвиг увидят, то-о… я ду-умаю, долго герою невинность сохранить не удастся.

Голос девушки сделался таким медовым, что я даже не удивился, когда секретарь чуточку насмешливо объявил:

«Лонгинус Подбипента герба Сорвиглавец присоединяется к вашему отряду»

* * *

Я сидел в седле тяжелого дестриэ, закованного в пластинчатый сарматский доспех, наверху пологого склона, а внизу, — сколько позволял захватить взгляд, — бесновалось море одичалых. Даже система поленилась их считать, выдав для справки: «Вы столкнулись с ордой варваров общей численностью «500+». Желаете уклониться или вступить в бой?»

В реальной жизни, я бы, естественно, предпочел обойти орду стороной. Ну, так то ж в реале. А чтоб в игре пройти мимо такого количества експы и даже не попытаться откусить кусок — надо быть либо мегадонатом, либо ленивее ленивца.

Тем более что количество баллов, необходимого для получения очередного уровня, растет в арифметической прогрессии. И чтоб шагнуть с моего тридцать второго на тридцать третий этого самого ХП нужно «нахапать» больше полутора миллиона. При том, что за убитого врага начисляют максимум 100-150 очков. Высокоуровневого… А всякая мелочь пузатая идет по десятке за штуку.

Орда в основном из таких и состояла. Голопузых, в смысле. И это не оборот речи. Три четверти одичалого люда не носили даже набедренных повязок, щеголяя в том первозданном виде, в котором человеки были изгнаны из Рая. Вооруженные примитивными дубинами или берцовыми костями крупных животных.

Еще одна часть — уже не такая большая, но все ж не меньше сотни — держали в руках тесаки, а тела прикрывали живописными лохмотьями и кое-как сметанными шкурами, а на головах у них, вместо шлемов, красовались черепа животных, со всеми видами рогов, какие только можно придумать. От коротких и толстых — до ветвистых.

Вся эта разношерстная масса, если б не запредельное количество, была даже не пресловутой смазкой для клинка,