вперёд, а потом выпрямилась на стуле, буквально ослепляя довольной улыбкой. – Все было очень вкусно. И принесите нам счёт. Мужчина опаздывает на самолёт, чтобы к чертям собачьим свалить из моей жизни…

Улыбка сменилась оскалом. Ада подмигнула, звонко цокнула языком и взмахнула рукой, запуская над столом небольшой клочок желтого кружева. Я вовремя поймал его, сжимая в ладони, чтобы уж совсем не добивать ошеломленного официанта.

– Сию минуту… – выдавил он, практически бегом бросаясь к барной стойке. По парню было видно, что он еле сдерживает смех, собственно, как и другие свидетели нашего безумия. Да и сама Ночка была чрезвычайно довольной своей смелостью. Во всяком случае, так мне хотелось думать, вместо того чтобы верить, что радость эта из-за моего отъезда.

– Спасибо за вечер, – Ада встала, не разрывая зрительного поединка насмерть, и потянулась к сумочке.

– Достанешь деньги, и очень сильно пожалеешь, – шепнул я, убирая очередной трофей в карман брюк.

– А может, я этого хочу?

– Тогда не жалуйся!

Эта женщина вызывала во мне столько противоречивых чувств, что душа рвалась в клочья. Все смешалось! И ненависть, что душила меня все эти годы, и навязанное самому себе одиночество, и нержавеющая любовь… И сумасшедшее желание!

Я выбросил на стол наличку, схватил Адку на руки, забросил на плечо и вылетел в открытую дверь террасы, махнув наконец-то заржавшему официанту. В углу каменного ограждения была лестница, ведущая прямо на пляж.

Сжимал руками её задницу, прижимал к себе и бездумно бежал к воде. Внутри было так легко и свободно! Ночь, шелест волн, ледяной песок, пустынный пляж! Осталось только сорвать с неё это платье и вновь отправиться на край неба.

– Рай! Стой! – верещала Ада, брыкалась, пыталась воззвать к благоразумию! – Вода холодная!

Я рухнул на песок прямо у кромки моря, перекатился и навис над ней, заключая в капкан из рук. Локти все сильнее увязали в песке, сокращая расстояние между нами. Я приближался, шаря взглядом по её лицу, замедлился на губах, к которым так хотелось припасть!

– Ты не уедешь, да? – заскулила Ада. Она закинула голову, устремляя взгляд в ночное небо, пряча полные слез глаза. – Боже! Я такая дура… Ты не уедешь…

Она словно взорвалась! Лупила меня руками по щекам, царапала шею, извивалась, раскидывая комья песка в разные стороны, и заглушала шорох волн рыданием.

– Хочешь этого? Да! – Ада сжала мои волосы, зафиксировала лицо так, чтобы не смел отвернуться, и буквально вонзилась невидящим от ненависти взглядом. – Думаешь, это просто бабская истерика? Прихоть ебнутой художницы? Это нечестно, Раевский!

Адка все сильнее впивалась ногтями, пытаясь поделиться душащей её болью! Её лицо даже побагровело, она кусала губы в кровь, а на шее вздулись вены. Она будто делала над собой усилие, чтобы сказать правду…

– Говори! – Мой крик эхом понесся по морской глади…

Глава 16

Любовь даёт силы.

А когда любовь забирают,

этой силы хватает, только чтобы дышать.

Ночка…

Ночка

Вам приходилось убивать?

Думали ли вы об этом долгими, бесконечно мучительными ночами? Готовились ли вы к этому моменту? Нет? А я да…

И вот сейчас, сжимая его мокрые от пелены морских брызг волосы, я думала о том, что мне придётся его убить. Следила за расширяющимися зрачками, за тем, как медленно стягиваются к переносице брови, как меняется лицо. Черты становятся жёстче, резче, словно выпуская незнакомого мне мужчину, в котором уже сложно рассмотреть мальчишку из прошлого. Высокий, крепкий, с умным и пронзительным взглядом, от которого просто невозможно спрятаться. Я его совсем не знаю. Каким он стал? Что любит? Что может простить, а за что возненавидит до конца своих дней? И есть ли у меня шанс узнать его нового?

Моя жизнь поделилась надвое. До Рая и после. И вот в этом самом «после» я каждую гребаную ночь заставляла себя не забывать о том, что рано или поздно придёт час расплаты. Я заставляла себя ненавидеть его, чтобы только не скатиться в жалость к самой себе. Все говорят, что любовь даёт силы! Но почему молчат, что когда любовь уходит, то сил остаётся, только чтобы дышать?

Нам свойственно идеализировать это сложное, многогранное чувство, делая из него прозрачную стекляшку. Но всё не так просто. Любовь безгранична, чиста и безусловна. Она начинается с молока матери, а заканчивается любовью к своему собственному ребёнку. Это замкнутость гармоничного мира: то, что ты берешь в самом начале своего пути, то и возвращаешь, но чуть позже. Этакая рассрочка, график выплат которой расписан на много лет вперёд.

Я рано потеряла мамочку, мне было всего десять, когда её не стало. А когда оказалась в семье отца, то пришлось барахтаться самостоятельно. Никаких тебе сказок на ночь, разговоров по душам и эмоционального обсуждения предстоящего праздника в честь дня рождения, мне чётко дали понять, что сопли подтирать никто не станет, ибо я нагулянная, незаконная дочь. Да во взгляде его жены буквально неоновая табличка светилась: «Скажи спасибо, что сыта и под крышей нашего дома!». Меня словно вытряхнули из кокона и приказали взрослеть, потому что жизнь – она другая. Но меня спасли мои сёстры. Они забрали меня домой и вновь показали любовь. Разве я могла их предать? Могла бросить, забыть то, что они для меня сделали? Измарать их имена в вонючей грязи? Не могла…

– Говори, Ночка, – Денис проваливался локтями в песок, все сильнее прижимаясь ко мне. Его губы так нежно скользили по кончику моего носа, пальцы перебирали намокшие волосы, и лишь глаза выдавали пламя в нём.

Он изо всех сил сдерживал эмоции, укрощал гнев, желание узнать правду! Боялся, что вновь замолчу, сбегу и опять верну его в гадкое чувство незнания. Глупый… Ну какой же ты глупый? Думаешь, станет легче? Нет… Мои слова убьют тебя.

– А тебе с причины начать или сразу перейти к следствию? – я собрала все силы в кулак и толкнула его в грудь. – Ну? Ты же так хотел знать правду! Так что смутился? С чего начать?

– А ты говори, что считаешь нужным, там разберусь уж как-нибудь!

– У тебя растёт сын, – я буквально вытолкнула из груди тот комок нервов, что все это время мешал дышать. Таскала за собой тяжесть вины двадцать лет, и дальше бы носила, только бы не ворошить эту кучу дерьма. Столько лет прошло, а в душе до сих пор полыхает чувство вины.

– Что ты несёшь… Это не смешно, – голос Дениса потух, как пламя свечи. В нем больше не было звонкости, не было силы…