– Какие бумаги?

– Ну, нелегальная пресса. Такие тайные газеты, где печатают информацию, которую правительство не хочет обнародовать.

– Какую такую информацию?!

– Откуда я знаю? Разную. Политическую, наверное, или… Ну, пойдем, наконец! Ужин через час, и она действительно рассердится, если мы не придумаем что-нибудь с этим буфетом. А потом обсудим пьесу. Это сейчас самое главное.

* * *

С чего начать? Черт, когда я пишу сочинение, все само складывается, ничего не приходится придумывать! Слова просто сами собой возникают в моей голове! Даже пьесу для Сильвии легче было бы начать писать, чем это письмо! Я еще никогда не писал писем незнакомому человеку! Эту женщину зовут Мария Карват. Начать с «Добрый день»? А вдруг она получит письмо после обеда и начнет читать вечером! Когда я писал Фредеку из Рыбника или Неваляшке, то начинал с «привет», но со взрослыми ведь так нельзя! Дяде Фридерику я тоже писал «Привет, дядя». Нет, в письмах посторонним взрослым пишут по-другому, только я не могу вспомнить как.

Я вздыхаю и смотрю в окно. Солнце уже зашло, небо фиолетовое, на севере цвет переходит в темно-синий. Похолодало, кузнечиков в саду уже почти не слышно. Настоящая осень. Вообще-то я люблю это время года, хотя оно немного грустное. Но осенью в «Молодом лесу» всегда столько всего происходило – начинался учебный год, нам выдавали новые пеналы, ручки, фломастеры и карандаши, иногда даже ранцы, если у кого-то старый совсем истрепался. В детском доме много новеньких, тротуары усыпаны золотыми и красными листьями, среди которых попадались блестящие коричневые шарики каштанов. Неваляшка собирал их, просто остановиться не мог, однажды осенью получилось почти пятьсот штук! Представляете? Пятьсот каштанов! Он хранил их в коробке от радиоприемника. В начале декабря тетя Матильда велела ему все выбросить, потому что каштаны сморщились, утратили блеск и начали плесневеть. Неваляшка плакал. Ему тоже надо написать – может, тетя Йола сумеет раздобыть адрес? Вот только кто ему прочитает мое письмо?

«Уважаемый»!!! Вот как обращаются в письмах к посторонним взрослым – я вспомнил! Я склоняюсь над листком бумаги и пишу:

Уважаемая Соседка Мария Карват! Это пишу Вам я, Михал Шимчик, которого Вы встретили во дворе. Я был с тетей Йолой из детского дома, а когда-то жил в том доме, где Вы живете, и Вы знали мою семью. Теперь я под Люблином в таком маленьком детском доме, который называется «Дубовый лес», и местность, где он находится, тоже так называется. Тут очень здорово и большой сад, а у меня есть отдельная комната, и я устраиваю театр вместе с Сильвией и буду писать пьесу.

Я пишу Вам, потому что обещал и Вы сказали, чтобы я написал, вот я и пишу. Вы знали мою маму, бабушку и папу тоже, а я их не знал. То есть знал, но забыл. Поэтому у меня много вопросов. Может быть, Вы знаете и напишете мне.

Внимание! Вот эти вопросы:

1. Моя мама…

Я останавливаюсь и беспомощно всматриваюсь в листок бумаги. Что моя мама? О чем я, собственно, собираюсь спросить? Я ничего о ней не знаю, а хотел бы знать все. С чего начать? Что самое главное?

Я откладываю ручку, встаю и начинаю ходить по комнате. Я просто хотел бы знать, какой была моя мама, но это очень общий вопрос, а нужно спрашивать о чем-то конкретном! Я ужасно долго собирался написать это письмо – чувствовал, что это будет непросто, так оно и есть.

Я возвращаюсь к письменном столу, зажигаю лампу и снова беру ручку.

На столе разложены фотографии, которые я хочу положить в конверт вместе с письмом. Я отобрал восемь штук, потому что боюсь посылать больше – вдруг пропадут. Главным образом это фотографии тех людей, о которых я совсем ничего не знаю. Может, кто-то из этих мужчин – мой родной дядя? Может, какая-нибудь фотография была сделана в нашей квартире? Я бы хотел знать, как она выглядела, какая у нас была мебель и вообще.

1. Была ли моя мама веселой и часто ли она смеялась?

2. Был ли мой папа мужественным и сильным?

3. Читала ли моя мама книжки и какие?

4. Умел ли мой папа что-нибудь делать руками, например мог ли он собрать мотоцикл?

5. Было ли у нас дома красиво?

6. Были ли мои родители рады, что я у них родился?

Шесть вопросов. О чем еще спросить? Может, о бабушке? О дедушке?

Нет, о них пойдет речь, когда я буду писать о фотографиях… А, знаю!

7. Были ли мои мама и папа добрыми?

Да, это правильный вопрос! Писать становится легче:

Посылаю Вам несколько фотографий, которые у меня остались с тех времен и на которых разные люди, я их не знаю, но это, видимо, мои родственники. Есть ли среди них мой дедушка и дядя (бабушка точно есть), какими они были и сделаны ли фотографии в нашей квартире?

Я буду очень рад, если Вы мне ответите. Только не забудьте прислать фотографии обратно, потому что их у меня мало.

Я желаю Вам быть здоровой, сильной и веселой, а еще чтобы у Вас было много свободного времени, чтобы мне написать.

Всегда-всегда Ваш

Михал Шимчик из детского дома в Дубовом Лесу, который когда-то жил рядом с Вами.

Да, хорошее письмо получилось! Я даже не слишком много начеркал, так что не придется переписывать начисто. Правда, в последней фразе получается, что это «Дубовый лес» жил рядом с этой женщиной, а не я, но она ведь догадается, что я имел в виду, верно?

Я складываю листок пополам и вместе с фотографиями засовываю в конверт, который взял у тети Люцины. Он очень красивый, с синими и красными полосками по бокам, а внутри выложен тонкой темно-синей бумагой. Старательно заклеиваю, большими буквами, чтобы было лучше видно, пишу адрес, а потом иду в ванную чистить зубы, потому что уже пора спать.

* * *

– Нельзя делать сцену из столов, – заявляет Марцелий.

Марцелий – самый старший в «Дубовом лесу», ему уже двадцать лет, хотя, если бы вы его увидели, ни за что бы не догадались, что он такой старый. У Марцелия короткие серые волосы, он худой как палка, а ростом немного выше меня. Наверное, он бы сам не поверил, что ему двадцать лет, если бы не пробивающиеся усы. Он живет в «Дубовом лесу» почти десять лет! Представляете? Половину жизни! Вообще-то он ничего, только, когда очень разозлится, якобы впадает в бешенство – так Меандр сказал. Тогда он орет, на всех бросается, со всеми дерется и ломает все вокруг. Я еще никогда не видел, как выглядит человек, который впал в бешенство, так что мне очень интересно. Втайне я надеюсь, что с Марцелием это приключится, когда я буду неподалеку, только, конечно, лучше бы не очень близко.

– Почему нельзя? – спрашивает Сильвия. Она взобралась на стол и, подбоченясь, смотрит на нас сверху.

– Потому что по ним не ходят – за ними едят‼! А если ты все сдвинешь, нам не за чем будет сидеть!

– Искусство требует жертв, прочь иллюзии, – высокомерно заявляет Сильвия.

Марцелий сжимает губы, хмурит брови и внезапно очень сильно краснеет. Меандр, Луция и Рысек поспешно отходят, я тоже на всякий случай отступаю в сторону. Кулаки у Марцелия сжимаются так крепко, что щелкают суставы. Сильвия разглядывает его, приподнимает бровь, поджимает