КАЖДЫЙ МОЖЕТ ПОПРОБОВАТЬ!!!

МАЛО КТО СГОДИТСЯ, но пригодятся – ВСЕ.

– Тут ошибка, – говорю я. – Должно быть «под руководством».

– Да? – Сильвия смотрит на объявление, а потом на меня: – Откуда ты знаешь?

– Из уроков польского, наверное, – пожимаю я плечами. – Я люблю польский.

– Правда? – Она делает круглые глаза. – Что, и грамматику?

– Ну, грамматику меньше. Я люблю писать сочинения. Но только на свободную тему. Наша учительница в Семяновице всегда ставила мне пятерки за сочинения и говорила, что у меня большие способности, – сообщаю я гордо.

– Надо же… – Сильвия задумывается, а я продолжаю рассматривать объявление.

– А почему невидимых? – спрашиваю я.

– Почему? Ты еще спрашиваешь? – говорит Сильвия, криво улыбаясь. – А кто мы, если не невидимые дети? Мы все, не только здесь, а вообще в детских домах? Ну да, конечно, люди охотно на нас глазеют с безопасного расстояния, но даже когда глазеют, все равно не видят! А если подходят ближе, то отводят глаза и забывают о нас. Словно нас нет! Можно подумать, ты сам не замечал. Так есть, было и будет, прочь иллюзии. А значит, надо заставить их нас увидеть! Потому что когда ты в театре, то хочешь не хочешь, а должен смотреть на сцену и на тех, кто на нее вышел! В нашем театре на сцену выйдут невидимые дети, и моя задача сделать так, чтобы человек, хоть однажды бросивший на нас взгляд, был не в состоянии его отвести!

* * *

Сильвия исправляет «под руководительством» на «под руководством», и мы вместе вешаем объявление на дверь общей комнаты. А на следующий день в «Дубовом лесу» начинается то, что тетя Люцина назвала «театральной лихорадкой».

Глава 4

– Сильвия, мне кажется, это уже выходит за всякие рамки, – заявляет тетя Люцина.

Мы оба сидим у нее в кабинете, куда нас пригласили «для серьезного разговора». Я нервничаю, а Сильвия – ничуть. Она держится очень прямо и с невинным видом смотрит на тетю.

– Да ничего подобного, – возражает уверенно Сильвия. – У меня все под контролем. То есть у нас. У меня и Михала.

Я беспокойно ерзаю на стуле и искоса поглядываю на нее, ведь весь этот театр – исключительно ее затея.

– Зачем в холл притащили из сарая сломанный буфет?

– Потому что мы еще не придумали, как внести его в общую комнату, – объясняет Сильвия. – Он в дверь не проходит.

– Но зачем ты вообще велела принести сюда эту рухлядь?!

– Я велела? – Сильвия делает большие глаза. – Разве я могу кому-то велеть? Я? Кому? Я только вежливо попросила, и мальчики любезно согласились…

– Сильвия, перестань играть со мной в кошки-мышки, – сурово говорит тетя Люцина. – Уже два дня все как с цепи сорвались! Я застала Каролину, когда она пыталась снять занавески с окон в столовой. Карниз под самым потолком, почти четыре метра, если бы она упала…

– К-к-каролина очень л-л-ловкая и сильная, – говорю я, вспомнив, как эта девочка одним рывком подсадила меня к форточке в кладовке.

– Михал! – Тетя разочарованно смотрит на меня. – Вот уж от тебя я этого не ожидала…

– Так нельзя! Как вам не стыдно?! – укоризненным тоном заявляет Сильвия. – Это сложный ребенок, прочь иллюзии! И едва он немного поверил в себя, как вы…

– Сильвия! – прерывает тетя Люцина. – Со мной эти штучки не пройдут, даже не пытайся! Я имела дело и с гораздо большими хитрецами, чем ты, – и справилась.

Сильвия смотрит на тетю долгим и твердым взглядом, наконец сдается, вздыхает и опускает руки.

– Ну ладно, – говорит она. – Я просто хочу, чтобы спектакль получился. Занавески мне понадобились для занавеса, они прямо в самый раз! А из буфета мы сделаем автомобиль или еще что-нибудь. Этот театр – величайший шанс в моей жизни, прочь иллюзии, и я не могу его упустить!

– Поверь мне, у тебя впереди еще миллионы величайших шансов, – на лице тети Люцины появляется едва заметная улыбка. – Во всем нужна мера. Театральный кружок – это дополнительные занятия, учеба – прежде всего. А ты тут просто сумасшедший дом какой-то устроила! Луция уже два дня безостановочно декламирует стихотворение на русском языке, Виктор отрабатывает сальто назад со стула – не дай бог, еще шею себе свернет. Кстати, он сломал уже две табуретки…

– Я не виновата, что они совершенно безголовые, – прерывает тетю Люцину Сильвия. – Ни у Луции, ни у Виктора нет никаких шансов пройти прослушивание, потому что пьеса будет на польском языке, а театр – это вам не цирк, так что акробатика отпадает… Хотя вообще-то… – Сильвия на мгновение задумывается, потом качает головой и продолжает: – Нет, сцена, пожалуй, мала для сальто.

– Во-первых, хочу сразу предупредить, – заявляет тетя, – и речи быть не может, чтобы ты кому-нибудь, кто захочет принять участие в представлении, сказала, что он не подходит…

– Но как это?! Ведь… – Сильвия бросает на нее изумленный взгляд, но, увидев выражение тетиного лица, умолкает.

– Каждый, кто захочет выступить, будет выступать, – продолжает тетя. – А ты – как руководитель театрального кружка – должна постараться и сделать так, чтобы все показали себя с самой лучшей стороны! Это во-первых. А во-вторых, какую пьесу ты, собственно, собираешься ставить?

– Современную, разумеется, – поспешно отвечает Сильвия. – Не классику, честное слово. Можно себе представить, что бы вышло, если бы я замахнулась на Шекспира или Чехова, имея в своем распоряжении этот коллектив – прочь иллюзии, даже не любительский! – и столь скромные средства.

– Теось говорит, что ты хочешь поставить детектив. Вроде бы так было написано в твоем объявлении. Он сказал буквально следующее: «Труп за трупом, мозги, размазанные по стенке, и тебе крышка». Это совершенно исключено!

– Теось! – Сильвия презрительно надувает губы. – Он в этом вообще ничего не смыслит, прочь иллюзии. В объявлении я написала: «набор в актерскую труппу», а не что в спектакле будут трупы. Труппа – это коллектив, а вовсе не останки. Впрочем, Теось вообще не подходит для театра. Ну, разве что для характерных ролей, но я полагаю, они должны как-то сочетаться с внешностью актера.

У Теося одна нога короче другой, слишком большая голова и большой шрам, потому что он родился с «заячьей губой», которую ему потом врачи прооперировали, но – как выразилась Сильвия – халтурно. Ходит он, переваливаясь с ноги на ногу, словно утка, и смешно наклоняет голову, но зато очень много знает о милиции, преступниках и разного рода убийствах и увлекательнейшим образом о них рассказывает. Прежде чем попасть в детский дом, он жил у дедушки, очень суперского, потому что тот позволял внуку смотреть по телевизору все подряд, даже ночью, благодаря чему Теось видел все девять серий «Доложи, 07»[12], причем по два раза! Я уже успел с ним поссориться, потому что он сказал, что лейтенант Боревич – круче, чем пан Гермашевский, и если бы он выбирал, кого пригласить к нам в детский дом, то наверняка предпочел бы Боревича. Представляете? Да ведь лейтенанта Боревича на самом деле вообще не существует, это просто герой фильма, вроде медвежонка Коларгола! Когда я попытался объяснить это Теосю, он покрутил пальцем у виска и перестал слушать, что меня ужасно разозлило.

– Ну так? Что это будет за спектакль? О чем? – допытывается тетя Люцина.

– Ну-у-у… – с сомнением в голосе начинает Сильвия, на секунду задумывается, потом лицо ее проясняется и она заявляет: – O нас. Да, о нас.

– O вас? – хмурится тетя Люцина. – Это