а вся ее семья погибла во время страшного шторма и только она одна спаслась, потому что родители спрятали ее в ящике из-под бананов.

– Этого не может быть, – заявляет Меандр. – В ящиках для фруктов делают дырочки, вода бы залилась внутрь.

– Вот именно, – киваю я, и больше мы не разговариваем – наблюдаем за утками. До самого обеда.

* * *

После обеда, отнеся по настоянию тети Люцины серебряные подсвечники на место и поставив их на пианино, Сильвия ведет меня к себе в комнату. Тщательно запирает дверь, после чего подходит к столу, с торжественным видом открывает альбом и показывает мне то, что у нее получилось.

– Вот как это будет выглядеть, – заявляет она.

Я склоняюсь над листом бумаги и внимательно смотрю. Рисунок совсем не плох, Сильвия все старательно раскрасила. Сцена, красный занавес с желтыми кистями, подлокотники расставленных рядами кресел и, выше, маленькие балконы, где сидят люди и смотрят представление. На сцене башня огромного замка, автомобиль и несколько человек в гигантских шляпах – между ними и зрительным залом сияют желтые прожекторы, похожие на маленькие солнышки со множеством лучей.

– Разумеется, это только набросок, – добавляет Сильвия.

– И где это будет? – спрашиваю.

– Ну, здесь. У нас.

– А в какой комнате? В общей? Из чего ты сделаешь эти балконы?

– Ой, да ладно! – Сильвия нетерпеливо фыркает. – Театр – это иллюзия! Фокус в том, чтобы создать впечатление. И вообще, это не балконы, а ложи.

– А откуда ты возьмешь автомобиль?

– Я его нарисовала только для того, чтобы ты представлял масштабы.

– Автомобиль не поместится в общей комнате. Ну, разве что маленький «фиат». Но столько кресел одновременно и еще башня, не говоря уже о прожекторах, – точно нет.

Сильвия раздраженно качает головой.

– У тебя вообще есть воображение? – интересуется она.

– Разумеется, есть!

– А ты когда-нибудь был в театре?

– Был! В Катовице. Мы все были, весь наш детский дом. На спектакле «О храбром рыцаре и драконе».

– Кукольном! – Сильвия делает презрительную мину. – Ну, ладно. И каким был этот театр?

– Большим, – тут же отвечаю я. – Там бы даже два автомобиля спокойно поместились.

– А стены? Какого они были цвета?

– Стены? – Я задумываюсь. – Не помню.

– Декорации помнишь?

– Да! Суперские! – восклицаю я. – Горы, за́мок, деревья. Небо еще.

– А ты бы смог их нарисовать?

– Точно как было – наверное, нет. Но там было всё! Весь мир!

– Тебе так только казалось, – объясняет Сильвия. – Потому что сила театра в том, что все, что ты в нем видишь, происходит в твоей голове. Театр показывает жизнь, говорит о ней правду или неправду, но непременно так, чтобы тебе показалось, что ты – часть рассказываемой истории. Он дарит тебе смех, слезы, огорчение, счастье, любовь, а порой ненависть, благодаря которым ты сам становишься лучше, умнее, а твоя жизнь – интереснее и богаче. Место, стены, декорации – все это не имеет никакого значения, прочь иллюзии. Бьюсь об заклад, что в твоем «Рыцаре» горы, небо и за́мок были сделаны из фанеры и бумаги. История, которую тебе рассказали, и твои переживания заставили тебя думать, что все это настоящее.

– Я не очень понимаю, – качаю я головой. – Но если все равно все понарошку, зачем ты столько рисовала?

– Ох, да чтобы ты понимал, какого эффекта я хочу добиться! – восклицает Сильвия, воздевая руки над головой.

– И все равно автомобиль в общей комнате не поместится, – твержу я.

– Да знаю я! Фокус в том, чтобы те, кто придет смотреть спектакль, поверили, что он мог бы уместиться! Если, конечно, в пьесе вообще понадобится автомобиль, потому что я пока не знаю, что буду ставить.

– Я н-н-не понимаю! – восклицаю я и чувствую, что начинаю волноваться.

– Кажется, я тебя переоценила, прочь иллюзии. Ты все же довольно тупой, – Сильвия закрывает альбом и складывает руки на груди.

– Я в-в-все м-м-могу п-п-понять, если объяснить по-человечески! – заявляю я, изо всех сил стараясь говорить ровно и спокойно. – Даже то, что, если в космосе достичь сверхсветовой скорости, время будет течь медленнее! И что быстрее всего во Вселенной движется человеческая мысль, и если бы удалось на ее основе сконструировать двигатель, то космические корабли переносились бы с одной планеты на другую почти моментально, достаточно было бы подумать, где они должны оказаться, – и они уже на месте! Сначала я этого не понимал, но в «Релаксе» так хорошо объяснили, что до меня дошло. Ты просто н-н-не умеешь объяснять!

Сильвия довольно долго молча смотрит на меня, наконец качает головой и говорит:

– Ну вот, пожалуйста, когда ты хочешь, разговариваешь довольно много. – Она на мгновение задумывается, потом продолжает: – Ладно, раз не получается объяснить словами, тогда я тебе покажу.

Сильвия срывает с лампы цветную тряпку, накидывает ее себе на плечи, заталкивает коврик под кровать, открывая голые доски пола, потом ставит посреди комнаты стул и опускается позади него на колени. Хватается руками за спинку, как будто держится за прутья небольшого зарешеченного окошка, и, прижимая к ним лоб, начинает говорить, задыхаясь от волнения:

О, как я страдала,

Страданья погибавших разделяя!

Корабль отважный, где, конечно, были

И честные и праведные люди,

Разбился в щепы. В сердце у меня

Звучит их вопль. Увы, они погибли!

Сильвия вскакивает с колен и, прижимая ладонь ко лбу, восклицает с обидой и скорбью:

Была бы я всесильным божеством,

Я море ввергла бы в земные недра

Скорей, чем поглотить ему дала бы

Корабль с несчастными людьми[11].

Слова звучат ужасно странно, однако, глядя на Сильвию и слушая то, что она говорит, я вдруг чувствую, что переживаю нечто удивительное. Комната исчезает, превращаясь в каменную темницу, из окна которой молодая женщина в отчаянии вглядывается в бьющиеся о скалистый берег пенистые волны океана. Покачиваются обломки потерпевшего крушение корабля, перекликаясь, стремительно проносятся чайки, которые пытаются отыскать среди мусора что-нибудь съедобное. Я почти чувствую на лице дуновение морского бриза и холод, исходящий от тюремных стен, а Сильвия… Она вдруг совершенно перестает быть похожа на Сильвию! Это королева или, скорее, принцесса, красивая и исполненная чувства собственного достоинства, одетая в роскошное платье. Могу поклясться, что ее волосы приобрели цвет воронова крыла, а белесые брови и ресницы потемнели! Она не притворяется другим человеком, она действительно СТАЛА им! Какое-то волшебство!

Сильвия внимательно всматривается в меня, потом тихонько улыбается и сдергивает тряпку с плеч – лишь теперь я понимаю, что это даже не платок, а старая цветастая занавеска.

– К-к-как… – пытаюсь я выдавить из себя.

– А это, малыш, магия театра, – с довольным видом объясняет Сильвия. – Ты видишь то, что я хочу, чтобы ты увидел. И для этого мне требуются место, немного шмоток, пара актеров и, конечно, пьеса. Пьеса – самое сложное, прочь иллюзии. Но сначала подумаем о месте, а через несколько дней устроим набор в труппу. Если судьбе будет угодно, быть может, в этой провинциальной дыре найдется несколько человек, в которых есть хоть искра актерского таланта. А теперь ты пойдешь и повесишь это в общей комнате.

Сильвия снова берет альбом и достает из него еще один лист, на котором большими цветными буквами написано:

ВНИМАНИЕ!!! ВНИМАНИЕ!!! ВНИМАНИЕ!!!

ТЕАТР НЕВИДИМЫХ ДЕТЕЙ

под руководительством СИЛЬВИИ КЕЛЧИК

объявляет набор в актерскую труппу!

Прослушивание состоится в это воскресенье на террасе (если