всех. И его не было бы рядом, чтобы вмешаться и оградить ее от гнева Императора, вызвав его на себя.

Но что, если он ошибся? Если во дворце Талила была бы в безопасности. А теперь он вез ее в смертельную ловушку?

Мамору знал, что треть его отряда служит и верна вовсе не ему. Что никто из них не дрогнет, если потребуется его предать. Кое-кто уже не дрогнул, когда попытался убить его руками Талилы...

Он посмотрел на плясавший перед глазами огонь. Такой же обжигающий, горячий и непокорный, как его жена.

Утром, еще до того, как лагерь начал просыпаться, он разбудил Талилу. Она открыла сонные глаза и пронзила его насквозь злобным взглядом, но мгновенно переменилась в лице, когда увидела в его руке свой собственный меч. Мамору протянул его ей рукоятью вперед и кивком головы указал на полог.

— Идем. Хочу посмотреть, на что ты способна.

Талила взвилась на ноги и выхватила катану, прижав к себе как величайшее сокровище. Она противилась и не желала раскрывать перед ненавистным мужем истинные чувства, но Мамору все равно заметил вспыхнувшую у нее на лице радость. И облегчение, когда ее ладонь сомкнулась на рукояти меча.

Откинув полог, Мамору вышел наружу. Холодный утренний воздух резанул кожу, унося остатки сна. Земля под ногами была влажной, не успев подсохнуть после ночной росы. Они отошли от лагеря, и по пути Талила заметила Такахиро, который проводил их взглядом, полным молчаливого осуждения.

В какой-то момент Мамору выхватил свой меч, плавным движением вытянув его из ножен. Лезвие блеснуло в предрассветном свете, и он сказал.

— Начинай.

Талила ощетинилась и крепче сжала рукоять катаны. Она бросилась вперед, ее меч свистнул в воздухе, нацеливаясь в плечо мужа. Но он легко отклонился, его движения были точными и почти ленивыми, как у хищника, что играет с добычей.

Она не могла этого стерпеть. Еще одна атака, потом еще, и еще — каждая яростная, но с каждым разом он блокировал ее удары с раздражающей легкостью.

— Тебе придётся стараться сильнее, — произнес Мамору, уклоняясь от ее очередного выпада.

Эти слова вспыхнули огнем у Талилы внутри, прошлись огненными иголками под кожей, заставили кровь едва ли не вскипеть.

— Не смей считать меня слабой! — выкрикнула она, чувствуя, как жар прилил к щекам.

Талила скользнула влево, чувствуя, как с каждой минутой ей все легче и легче двигаться. Почти забытое чувство свободы начинало просыпаться в ней, и если закрыть глаза и не смотреть на оковы на запястьях, она могла представить, что стала по-настоящему свободной...

Талила нанесла удар сверху вниз — резкий, уверенный.

Мамору парировал, но его глаза на мгновение вспыхнули. Это был знак, что она все же сумела его удивить.

— Неплохо.

В его голосе прозвучал намек на одобрение, но оно тут же исчезло. Он сделал шаг вперед, вытянув клинок в молниеносной атаке, от которой Талила едва успела увернуться.

Его слова задевали ее гораздо сильнее, чем ей хотелось бы.

Перед глазами отчего-то мелькнуло лицо отца... Как он гонял ее по тренировочной площадке, осыпая насмешками и оскорблениями.

Но с Мамору все было бы словно иначе, и Талила гнала от себя прочь мысли, которые лезли ей в голову.

Не сейчас.

Тело откликалось на каждое ее движение, на каждый выпад. Мышцы налились приятной усталостью, дыхание участилось, сердце стучало в такт их поединка. Каждое столкновение клинков отдавало дрожью в руках, но это не было неприятно.

Напротив, это было упоительно, захватывающе.

Она снова чувствовала себя живой.

Талила не замечала ничего вокруг. Только Мамору, только блеск их клинков и ощущение собственного тела, которое наконец-то вспомнило, каким было, когда катана была

Она рванула вперед, и меч резанул воздух в идеальном полукруге. Мамору на мгновение замешкался, отступив. Он парировал, но без прежней легкости.

Талила усмехнулась, несмотря на пот, струящийся по вискам. Да, она все еще могла. Тело помнило. Руки помнили.

Удары их клинков становились все быстрее, движения резче, вокруг них поднималась пыль.

Но Мамору все же одолел ее в несколько быстрых движений, настолько ловких и мощных, что Талила не успела понять, что произошло. Меч вылетел из рук, и, звеня, упал на утоптанную землю. Через мгновение она оказалась прижатой спиной к ближайшему дереву, его клинок остановился в сантиметре от ее горла.

— Ты проиграла, — тихо произнес он, не убирая меча.

Сердце у Талилы бешено колотилось.

Мамору опустил клинок и сделал шаг назад, и поднял руку в знак завершения. Она тяжело дышала, и ее глаза метали молнии.

— Ты с самого начала хотел меня унизить, да?

Он усмехнулся и покачал головой.

— Я хотел увидеть, есть ли в тебе огонь.

Талила сердито фыркнула, но не могла полностью скрыть своей досады. Захотелось сказать что-нибудь про проклятые обручья, но она сдержала себя.

— Ну и что ты увидел?

Он поднял на нее взгляд, в котором блеснула странная искра.

— Я увидел, что ты еще способна бороться. Но тебе предстоит вспомнить, как побеждать.

Затем он убрал меч в ножны, и его лицо вновь приняло привычное равнодушное выражение. Мамору развернулся и ушел, не став дожидаться ответа.

Талила смотрела ему вслед, растерянная и злая. Она хотела крикнуть ему что-то в спину — что именно, она не знала. Гневное? Колкое? Презрительное? Слова застряли в горле. Но Мамору уже скрылся между деревьями, оставив ее одну. Остатки предутреннего тумана клубились вокруг, обволакивая ее фигуру.

Поединок с мужем перевернул Талилу изнутри. Руки все еще дрожали — но не от усталости, а от того взрывного чувства, которое принесло ей прикосновение к мечу.

Она опустилась на колени, подняла катану и медленно провела пальцами по лезвию, сморгнув ненужные слезы.

Талила вернулась в лагерь, молча отдала меч Такахиро, который за все это время не сошел с места и пошла собирать сумку. Они выехали рано, как Мамору и хотел, и достигли раскинувшегося у реки гарнизона за несколько часов до заката.

Лагерь располагался на возвышении, чуть в стороне от извилистой реки Хинацукава, которая тянулась серебристой лентой среди мягко очерченных холмов, обрамленных густыми рощами кленов и сосен.

Сотни солдатских шатров, аккуратно выстроенных в строгие ряды, напоминали развернутый веер. Шелковые знамена с гербом Императора развевались на легком ветру. Дым от костров поднимался ленивыми столбами, растворяясь в вечернем воздухе.

На самом краю лагеря возвышалась палатка, в которой остановились Мамору и Талила. Вокруг нее размещались более крупные шатры для старших полководцев.

Сам гарнизон