пятна от воды – этот дом явно пережил когда-то наводнение. Наверное, потому его и бросили.

Я заглядываю в соседние три комнаты, ожидая увидеть хоть какую-то мебель, но все они пусты, если не считать перекошенного комода, завалившегося на сторону.

– Почему ты выбрал это место? – осведомляюсь я, осмотрев последнюю, третью комнату. – Дом, в котором нет ни еды, ни кроватей – вообще никаких бытовых условий, – вряд ли стоит того, чтобы остановиться именно в нем. С тем же успехом можно было разбить лагерь на обочине шоссе. Вряд ли здесь хоть чем-то лучше, а скорее, даже хуже.

– Какое это имеет значение? – отвечает Танатос. – Вот дом. Это отвечает твоим потребностям.

Отвечает моим потребностям? Резко развернувшись, я чуть не сталкиваюсь с всадником. Он стоит в дверях, внимательно глядя на меня.

Я озадачена.

– Тебе вообще приходилось где-нибудь жить?

– Я жил повсюду, где есть жизнь, кисмет. – Ответ звучит обтекаемо.

– Я хочу сказать, – медленно выговариваю я, – ты когда-нибудь останавливался в доме? Готовил себе пищу? Спал в постели?

Он смотрит на меня с непроницаемым выражением. И все равно я понимаю, о чем думает этот засранец.

– Ты не жил в доме.

Конечно, не жил. Не понимаю, почему до меня это не сразу дошло. Ведь именно поэтому мне было так трудно его преследовать. Смерть вообще не останавливался, вообще не спал. Он ехал, и ехал, и убивал, и снова ехал и так далее. И я была единственным препятствием, что задерживало его в пути.

Я снова оглядываю стены вокруг нас.

– А теперь, значит, ты завел себе человечка и решил поместить меня в прекрасный… дом? – Я могла бы с тем же успехом употребить слова клетка или хлев. Загон, предназначенный для животного, не для равного. – Я права?

– Ты предпочла бы, чтобы я перерезал тебе горло? Или сломал шею? Сражался с тобой, пока тебя окончательно не покинула бы память и не осталась бы только боль? – С каждым вопросом Танатос делает шаг вперед, с тихим шелестом подметая крыльями сгнивший пол. – Ведь я могу и это. Не хочу, но могу, если именно таково твое желание.

Я хмуро сверлю его взглядом.

– Единственное мое желание – чтобы ты покинул Землю и никогда не возвращался.

Смерть смеется, блестя глазами.

– Кисмет, этого не случится никогда. Даже когда люди исчезнут с Земли, я останусь. Доколе существует жизнь, и я пребуду вечно. Но сейчас, – продолжает он, легко коснувшись моей щеки и мазнув меня пальцем по нижней губе, – я хочу открыть для себя, что еще есть в тебе, кроме буйства и хитрости.

Он меня буквально гипнотизирует – это существо, это нечто, заглядывающее мне в глаза. Меня охватывает странное чувство, что ему нужно нечто бесконечно большее, чем смерть и разрушение, – он просто не представляет, что именно и как этого достичь, кроме, ну, вы понимаете, похищения несговорчивых женщин.

Прочистив горло, я отворачиваюсь – не хватало еще, чтобы этот момент приобрел личную окраску.

– Значит, – продолжая осмотр, я недоуменно поднимаю брови, – ты никогда раньше не жил в доме, однако не только собираешься начать это сейчас, но еще и намерен держать меня здесь в плену, так?

– Я не планирую держать тебя в плену.

У меня сами собой округляются глаза. Такого я не ожидала.

– То есть ты планируешь в какой-то момент отпустить меня?

– Никогда, – объявляет он.

– А как же тогда? – не понимаю я. – Думаешь, я буду наслаждаться неволей?

– Людям свойственно привыкать ко всему, – легко бросает Смерть. – Я уверен, ты привыкнешь.

Ну и наглость.

Я подбочениваюсь.

– Где кровати? – Я демонстративно осматриваю пустую комнату. – Где еда? – Делаю широкий жест рукой. – Где стол, стулья, чашки, ложки? Где книги, чтобы читать, и наколотые дрова, чтобы обогревать наш дом холодными зимними ночами? Где свежее постельное белье? Мягкий матрас и чистые простыни?

Танатос тщательно контролирует выражение лица.

– Ты идиот, если думаешь, что я привыкну и буду довольна жизнью в пустом гниющем доме.

Он делает шаг, нависает надо мной своей громадой, его прекрасное лицо в тусклом свете кажется угрожающим.

– Будешь ты довольна или нет, это твоя судьба, кисмет.

Эти слова я игнорирую, потому что сейчас я охотник, почуявший запах добычи.

Я задела его за живое. Чувствую, что задела.

И я издевательски улыбаюсь ему.

– Надеялся меня поразить? – И я смеюсь ему в лицо точно так же, как смеялась моя сестра Робин, когда хотела меня унизить. Я давным-давно отработала этот приемчик и умею воплотить оскорбление в звук. – Не впечатляет. Ты меня мучил, убивал, а теперь похитил и запер в тюрьме без малейших удобств. Это убого.

Танатос скрежещет зубами.

Есть. Я нашла цель.

Внезапно крылья всадника распахиваются, окружают нас и заставляют меня, спотыкаясь, прижаться к нему.

– Мне нет дела до того, что за хрень ты надумала, – сверкает он глазами. – Оскорбляй меня сколько хочешь, это не изменит ничего.

Я вперяюсь в его бушующие очи. Невозмутимый Танатос не так уж невозмутим, особенно когда дело касается меня.

На моих губах расцветает зловредная улыбочка.

– Ну, это мы еще посмотрим.

______

Я сижу на ступеньках полуразрушенной веранды и любуюсь закатом. На сегодня единственная радость в этом доме – туалет, которым я уже нахально воспользовалась. В остальном это не жилье, а отстой. Даже в колодце, который я нашла неподалеку, нет воды. Значит, я обречена мучиться не только без еды, но даже без воды все время, пока мы тут.

В последние несколько часов всадник оставил меня в покое, чего не скажешь о его скакуне. Время от времени жеребец подходит и легко толкает в плечо, а потом тычется мордой мне в ладонь, будто требуя угощения. И это, признаться, невероятно мило.

Я треплю животное по шее.

– Если когда-нибудь я взгляну на эту ситуацию по-другому, – тихо говорю я коню, – то только из-за тебя.

Слышу, как скрипит боковая дверь, потом раздаются приглушенные шаги.

– Эта изгородь не разделяется, – сообщает мне Танатос, встав у меня за спиной.

– Я не собираюсь бежать, – отвечаю я.

– Это было бы лишено смысла.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить со вздохом глаза.

– Я смотрю на закат, – объясняю я, не потрудившись повернуться.

Он становится сбоку от меня, доски трещат и прогибаются под его весом. Как будто почувствовав напряжение, конь трусит от нас прочь.

Чтобы заглянуть Танатосу в лицо, мне приходится вывернуть шею и запрокинуть голову.

Он озадаченно смотрит на меня.

– А что на него смотреть? Это обычное явление, случается ежедневно.

– И что с того? Ты вообще не умеешь чем-то любоваться?

Он продолжает