– Ты можешь пойти в дом, – перебивает всадник.

– … в-в п-постели с од-деялами, они с-согревают.

Танатос безмолвствует. Ему наверняка должно быть это известно.

Я слышу его шаги – он направляется ко мне. Оказавшись, судя по звуку, на расстоянии вытянутой руки от меня, он опускается на колени.

– Ч-что это т-ты…

Договорить я не успеваю – всадник уже вытягивается рядом со мной и прижимает меня к себе. Его броня пока еще не появилась, и я еле удерживаюсь, чтобы не застонать от удовольствия, такая от него исходит волна тепла.

– Ты снова дрожишь, – меланхолично замечает он.

– Т-так х-холодно ж-же, – напоминаю ему.

Не вижу, как он хмурится в ночном мраке, но чувствую, что это именно так.

Вместо одеяла меня накрывает одно из крыльев. И фантазии о шерстяных одеялах отступают на второй план перед лицом такого.

– Лучше? – Его тихий голос звучит как ласка. Все это так душевно – и намного более интимно, чем я рассчитывала.

И мне это нравится, очень нравится. Спиной я чувствую восхитительное тепло Танатоса, а его крыло окутывает меня со всех сторон. Будь я кошкой, замурлыкала бы. Я таю в объятиях всадника, напрочь забыв все свои заявления о том, чтобы он держался подальше.

– М-м-м, – шепчу я.

Какое-то время мы просто лежим, всадник прижимает меня крепче, чем следовало бы, а я втайне наслаждаюсь. Наконец моя трясучка унимается и зубы больше не отбивают чечетку.

Танатос притягивает меня еще ближе. Следовало бы искать в этом какой-то скрытый смысл, но, по-моему, ему просто приятно, что я больше не дрожу и не клацаю зубами.

– Ты мог бы этого и не делать, – мягко замечаю я.

Проходит не меньше минуты, прежде чем он открывает рот.

– Я мог бы рассказать тебе о множестве смертных, к которым я приходил вот так же ночами, – слышу я его голос. – Мог бы сказать, что тебе меня не остановить. Но я скажу правду – а правда в том, что это инстинкт, кисмет. Сам не понимаю, почему, но меня тянет к тебе. Я хочу быть к тебе ближе. Хочу согревать тебя, когда тебе холодно.

Сердце колотится оглушающе громко.

Он твой враг.

Он твой враг.

Он напыщенный и безразличный, он причинял тебе боль, а теперь вообще похитил.

Не поддавайся на его красивые речи.

– И ты действительно готов лежать здесь, на холоде, всю ночь, да еще и накрывать меня крылом, чтобы я не замерзла?

– Я не против того, чтобы войти в дом, где, как я полагаю, теплее, но… да, думаю, что готов.

Сердце определенно решило выпрыгнуть из моей грудной клетки. Все это казалось мне интимным раньше, когда речь шла о чисто физических вещах. Сейчас же я понимаю, что тогда это слово неверно описывало ситуацию. Потому что интимным все это стало сейчас.

– Я не знаю, как мне воспринимать твои слова, – тихо говорю я.

– Просто спи, Лазария. Обдумать ты сможешь утром.

И я слушаюсь, причем мне удается без всяких проблем заснуть в объятиях Смерти, как будто это самое обычное дело на свете.

______

Просыпаюсь, уткнувшись носом в широкую грудь.

Спросонья блаженно прижимаюсь к горячим и крепким мускулам, но тут до меня доходит.

Я в руках Смерти.

В буквальном смысле.

Разом придя в себя, широко открываю глаза и обнаруживаю, что он на меня смотрит.

Инстинктивно отталкиваю его и пытаюсь выбраться из кольца его рук.

На миг они сжимаются крепче, но всадник тут же отпускает меня. Я откатываюсь в сторону, задев темное крыло, – оно, оказывается, до сих пор укрывает меня.

Поднявшись на ноги, едва не падаю, споткнувшись о валяющийся рядом разбитый компьютерный монитор.

Танатос приподнимается на локте. Похоже, он совсем не торопится вставать, хотя растения вокруг нас покрылись инеем, да и его дыхание в утреннем морозном воздухе превращается в облачка тумана. Должно быть, у него затекло все тело, ведь он провел столько времени в одной позе.

Если, конечно, у всадника могут затекать мышцы.

Может, и не могут.

Я пока не знаю, как отнестись к тому факту, что Смерть собственной персоной всю ночь согревал меня. Поэтому, тяжело вздохнув, долго смотрю на него, а потом поворачиваюсь спиной и отправляюсь в дом-развалину.

И минуты не проходит, как дверь открывается.

– Можешь ты хоть на секунду оставить меня одну? – спрашиваю, не поворачиваясь. – Разве я много прошу?

Танатос замедляет шаги, под его тяжелой поступью дерево скрипит и прогибается.

– Ты в самом деле хочешь остаться одна? – вкрадчиво спрашивает он и подходит вплотную ко мне со спины.

– Да, – крутанувшись на пятках, выпаливаю ему прямо в лицо.

– Так тому и быть.

И Смерть хватает меня за запястье.

– Эй, ты что! – Но я не успеваю вырвать руку, потому что он ловко нагибается и хватает другую, а затем соединяет их за моей спиной.

– Что ты делаешь?! – пытаясь освободиться, шиплю я.

Танатос свистит, и я слышу вдали топот конских копыт.

Не выпуская моих рук, Танатос тащит меня к двери и распахивает ее настежь. К дому рысью подбегает его жеребец, потряхивая темной гривой. Не снижая скорости, громадное животное влетает в дом и подходит к Смерти.

Я снова пробую вывернуться из железной хватки Танатоса, но все бесполезно. Он непреклонен и держит меня крепко.

– Мы снова враги? – спрашиваю, задыхаясь.

Он привлекает меня к себе.

– Это же ты упорно настаиваешь, что мы никогда и не переставали быть врагами.

С каким-то звериным рыком я рвусь, желая освободить запястья, – бессмысленно.

– Друзья как минимум не хватают вот так друг друга.

Из седельной сумки Смерть достает…

– Веревки? Теперь ты еще и связать меня решил? – Я вне себя от ярости. А конь тем временем покидает полуразвалившийся дом.

Смерть резко дергает меня за руки, вынудив прижаться к его широкой груди.

– Ты и сама много раз связывала меня. – Он так низко нагибается, что губами касается моего уха. От этого прикосновения я снова покрываюсь гусиной кожей. – Я просто плачу2 тебе той же монетой.

– Ни хрена не понимаю, как это поможет тебе решить проблему моего личного пространства?

– Все просто, кисмет, – говорит он. – Ты останешься здесь, связанная, и в мое отсутствие сможешь наслаждаться одиночеством.

Я снова рвусь и бьюсь, как связанный зверь. Этот план мне не по душе от слова совсем.

– А к тому времени, когда я вернусь, – ласково добавляет он, – ты, может быть, обрадуешься моему обществу.

Клянусь, в голосе Смерти мне слышится нотка страдания, но это же ерунда, правда? Правда.

Связав мне руки за спиной, чертов