объективности в освещении восстания иудеев от греко-римского историка и христианских авторов. «Людоедские» подробности событий в Киренаике, приводимые Дионом Кассием, разумеется, ни малейшего доверия не заслуживают. «Тысячи тысяч» погибших, то есть миллионы, о коих сообщает Евсевий, тоже сильнейшее преувеличение. Но что совершенно неоспоримо, так это чрезвычайно жёсткий и кровопролитный характер событий как в ливийской Киренаике, так и в Египте и на Кипре. Решающую же роль в подавлении кровавых мятежей иудейской диаспоры сыграли Турбон в Египте и на Киренаике, а также неутомимый и блистательный Лузий Квиет.

В чём же была причина столь страшных волнений? Думается, и ливийский Лукиас (Андрей по Диону Кассию), и Артемион на Кипре объявили себя мессиями. Явление «мессии» — самая серьёзная причина для массового восстания иудеев[214]. Правда, с точки зрения иудейских первосвященников, «мессии в диаспоре», очевидно, являлись «лжемессиями». Потому в контролируемой ими собственно Иудее никаких волнений не произошло. Правда, Траян на всякий случай назначил туда наместником своего лучшего полководца Лузия Квиета.

Сам Траян в это время покинул Месопотамию и безуспешно осаждал крепость Хатру, захваченную повстанцами и находившуюся на стыке Месопотамии, Аравии и Сирии.

«Город этот не отличается ни величиной, ни богатством, окружающая его местность представляет собою в основном пустыню и не имеет ни воды (кроме как в очень небольшом количестве и скверного вкуса), ни леса, ни корма для скота. Но само это местоположение делает невозможным ведение осады крупными силами, защищает город»[215].

Траяну пришлось быстро убедиться в тщетности осады Хатры. Более того, именно пребывание в этой местности стало для него роковым. Жестокая инфекция, полученная им под стенами арабской крепости, а также болезнь сердца вскоре сделали его состояние не просто тяжёлым, но уже безнадёжным[216]. До последнего Траян всё же лелеял надежду совершить ещё один поход в Месопотамию, но усиливающаяся болезнь заставила его забыть о всех воинственных планах. Да и вести с востока приходили невесёлые. Парфяне не приняли коронованного им «царя» Парфамаспата «и вновь вернулись к прежнему образу правления»[217]. Хосров восстанавливал свои права в Месопотамии, Ассирии и Армении. Это был очевидный крах всего так замечательно задуманного и так успешно начинавшегося, достигшего даже вод Индийского океана парфянского похода! Мысли об этом не могли не угнетать жестоко сознание Траяна, что ещё более усугубляло его болезненное состояние. Сам он даже высказывал подозрение, что ему некие враги подмешали яд, но в это никто не верил. Болезнь его была слишком очевидна. Наконец, «у него ведь случился ещё и удар, в результате которого всё тело отекло, а часть его была парализована»[218]. Стало очевидно: развязка не за горами. И тут, естественно, встал вопрос: кто преемник уходящего в царство мёртвых императора?

Теперь самое время вернуться к нашему герою Публию Элию Адриану. Для него настало время решающего поворота в жизни. И упустить свой шанс он права не имел. Но главное: у него была в этом деле соратница, самый близкий к Траяну человек, его супруга Помпея Плотина, как всегда, сопровождавшая императора в походе.

Плотина — человек выдающийся. Одна из самых незаурядных женщин во всей римской истории, пользовавшаяся всеобщим уважением. Редко можно найти другой пример, когда отзывы историков были бы столь единодушны. Современник Плотины и её супруга Плиний Младший в своём «Панегирике императору Траяну» писал о ней: «Твоя жена соответствует твоей славе и служит тебе украшением. Можно ли быть чище её! Твоя жена из всей твоей судьбы и славы берёт на себя только личное счастье. Она с удивительным постоянством любит и уважает тебя самого и твоё могущество. Ваши взаимные отношения всё те же, как и раньше, вы в равной степени заслуживаете уважения, и ваша счастливая судьба прибавила только то новое, что вы стали понимать, с каким достоинством вы оба умеете нести своё счастье. Как бережлива твоя жена в частной жизни, как скромна в окружении свиты, как проста в своём обращении! Разве она сама придерживается скромности и молчания не потому, что видит, что вокруг тебя нет ни страха, ни честолюбия, и разве не старается она подражать ходящему пешком мужу, насколько ей позволяют её женские силы! При такой скромности мужа сколько уважения оказывает ему жена, сколько в этой женщине уважения к самой себе!»[219]

Похвальных слов Помпею Плотину удостоил ещё один великий современник — философ Дион Хрисостом[220]. Ему супруга Траяна должна была импонировать своим блестящим интеллектом. Ведь была она высокообразованна, славилась как поклонница философии эпикурейства[221].

Дань уважения Плотине отдал Дион Кассий. Так он описал первое появление супруги Траяна в императорском дворце на Палатине: «Когда его жена Плотина в первый раз входила во дворец, то, обернувшись назад, к людям, толпившимся на ступенях, сказала: „Какой я сюда вхожу, такой же я желаю и выйти“. И на протяжении всего правления она вела себя так, что не вызывала ни малейшего упрёка»[222].

Поздний римский историк Аврелий Виктор, писавший в IV веке, дал следующую характеристику заслугам Плотины: «Кажется совершенно невероятным, насколько Помпея Плотина содействовала славе Траяна. Когда его прокураторы (финансовые чиновники) стали допускать притеснения в провинциях и клевету, так что, как говорили, имея дело с зажиточными людьми, один начинал с вопроса: „На каком основании это у тебя?“, другой — с вопроса: „Откуда ты это взял?“, третий — со слов: „Выкладывай, что у тебя есть!“ — она упрекала за это мужа, ругая его, что он не заботится о своем добром имени, и так на него воздействовала, что он впоследствии не допускал незаконных изъятий и стал называть фиск (императорскую казну) лианой, от процветания которой хиреют остальные растения»[223].

Идеализировать Плотину, конечно же, не стоит. Её глубокое неравнодушие к Адриану слишком очевидно. Но, похоже, этот роман был у неё единственным. И отдадим должное обоим: вели они себя так, чтобы не бросить тень на достоинство Траяна. Кроме того, своим пристрастием к мальчикам он невольно толкал супругу в объятия красавца Публия.

117 год стал важнейшим, решающим в жизни нашего героя. И за его столь блистательный итог Адриан должен был благодарить Плотину. Только её.

Как бы предчувствуя печальную судьбу Траяна в начавшемся году, она добилась того, что Адриан из легата при штабе стал полноправным наместником Сирии. Его предшественник получил назначение в Дакию, где у римлян возникли некоторые военные проблемы. Теперь в подчинении нашего героя была группировка легионов. Напомним, что в Сирии традиционно располагались четыре легиона, и значимость этой провинции была чрезвычайно высокой. Плотина не оставляла своих забот о будущем Адриана, и вскоре он был