навели его на мысль поступить с этой провинцией так же, как он уже поступил с тремя провозглашёнными Траяном провинциями на Востоке. Так и не успевшие толком себя осознать римскими владениями Армения, Ассирия и Месопотамия вернулись в состояние, в каковом пребывали до похода Траяна: кто в состав Парфянского царства, кто в зависимое от него положение.

Но с Дакией всё оказалось сложнее. Здесь нам ценные сведения сообщает позднеримский историк IV века Евтропий. Вот что он пишет о действиях Адриана сразу после прихода к власти: «Завидуя славе Траяна, сразу же оставил он те провинции, которые создал Траян, и из Ассирии, Месопотамии и Армении вывел войска, а границей Империи пожелал установить Евфрат. И с Дакией собирался сделать то же самое, но его отговорили друзья, убедив не отдавать великого множества римских граждан варварам. Ибо, когда Траян покорил Дакию, то со всего римского мира переселил он сюда огромное количество людей для возделывания полей и строительства городов, поскольку Дакия за время войны с Децебалом весьма обезлюдела»[271].

Думается, Евтропий несправедлив к нашему герою. Не примитивная зависть к Траяну руководила его действиями на Востоке. Для Адриана было очевидно, да и прав он был совершенно, что Рим не в состоянии не то что удержать провозглашённые провинции, но и захватить-то их не удалось. Легионы ещё при Траяне уходили за Евфрат. Адриан лишь оформил то, что сделал бы и сам «наилучший принцепс», не угоди он в царство мёртвых. А что до Дакии, то Адриан сумел прислушаться к толковым советам своих приближённых. В Дакии-то даков не осталось. Феномен этой новой римской провинции в том и заключался, что не было там никакой романизации покорённого населения, как во многих иных обретённых в войнах провинциях Римской империи. Просто взамен истреблённых даков земли былого царства Децебала заселялись собственно римским или уже ранее романизированным населением из ряда давно уже освоенных римских провинций.

Адриан, согласившись с необходимостью сохранить Дакию в составе Империи, принял ряд мер по обеспечению её безопасности. В 119 году была укреплена восточная граница провинции по реке Олт. В устье реки Сирет, близ современного румынского города Галац, была поставлена новая римская крепость с сильным гарнизоном и создана стоянка речной Дунайской флотилии[272].

Турбон, наместник Дакии, проявил себя энергичным и умелым администратором. За годы своего непродолжительного правления он разделил Дакию на две провинции: Дакию Верхнюю (Superior) и Дакию Нижнюю (Inferior). Дакия Нижняя включала в себя территории современных исторических областей Баната, Олтении и юго-востока Трансильвании (Бырсу). Дакия Верхняя включала Трансильванию, и рубежи её доходили на западе до Кришаны, на севере до Марамуреша, на северо-востоке до Буковины, а на востоке шли по Восточным Карпатам (Молдова). А в 124–125 годах Адриан образовал в Верхней Дакии особый военно-административный округ — Дакию Поролисскую (Dacia Porolissensis)[273]. Центр округа помещался в городе Поролиссе[274] (современный румынский город Мойград. — И. К.). На севере округ граничил с Марамурешем.

Безопасность римской Дакии и её римского населения обеспечивал расположенный в провинции XIII Legio Gemina — XIII легион Близнецы или Сдвоенный. Его когорты стояли в центральных областях Дакии — в Трансильвании. Дакию Нижнюю и Поролисскую оберегали вспомогательные войска ауксилиарии. То, что на достаточно обширную и пограничную провинцию сочли достаточным лишь один легион с ауксилиариями, свидетельствует, что положение Дакии не внушало особых опасений, поскольку роксоланы стали клиентелой Империи благодаря решительным действиям войск Квинта Марция Турбона и аккуратно вновь выплачиваемым субсидиям. А опасаться волнений внутри провинции — не приходилось. В ней не было покорённого населения, а расселилось своё, римское население. Ну а главная польза новой провинции для Римской империи находилась в округе, именуемом Амлела, где находился золоторудный центр Дакии, имевший значение никак не местное, а государственное[275].

А теперь вернёмся к нашему герою. Улаживание дел в Дакии совпало с событиями для него крайне малоприятными. Дело в том, что новый политический курс Адриана решительно противоречил политике Траяна. Он возвращал Рим к временам завещания Августа и политической практике Тиберия: Империя достигла пределов своего расширения и никакие новые завоевания ей не нужны. Конечно, при случае можно прихватить какую-либо область, если это не составляет хлопот и не требует серьёзных военных усилий, не грозит разного рода мятежами. Собственно, курс сей соблюдали в той или иной мере все принцепсы, правившие в Риме до Траяна. Некоторое исключение — правление Клавдия, когда усилиями четырёх легионов было начато завоевание Британии. Можно вспомнить и Домициана, при котором легионы под командованием Юлия Агриколы забрались в Каледонию на севере британского острова, да захват в обеспечение лучшей обороны рейнско-дунайской границы Декуматских полей. Траян, решительно вернувшийся к заветам божественного Юлия, казалось, вернул времена великих римских завоеваний… да только вот грандиозный поход на Парфию провалился. А Адриан из этого сделал, думается, единственно верный вывод. Воплощением сего вывода и стал новый политический курс, исходивший из жизненных реалий, а не великих амбиций. Возврат во времена Юлия Цезаря невозможен, а император, царящий на Палатине, не должен бредить великими завоеваниями Александра Македонского. Он должен обеспечивать действительное благо Империи, её многочисленного населения.

Здесь любопытно сравнить двух полководцев, стоявших во главе Империи: Тиберия и Траяна. Первый — безусловно, великий полководец, не потерпевший ни одного поражения, не проигравший ни одной кампании. Он, придя к власти и здраво оценивая военные возможности Рима, прекратил завоевательные войны и перешёл к обороне границ Империи. И дело было вовсе не в завещании Августа. Тиберий много лучше Августа знал и военное дело, и военные возможности государства. В результате его внешняя политика оказалась успешной. Империя прочно и надёжно оберегала свои рубежи, что способствовало и её внутреннему процветанию. Второй — конечно же, знающий и умелый военачальник, взявший новый курс во внешней политике Империи, не столько опираясь на потребности государства и его действительные военные возможности, сколько вдохновляясь славными победами Александра Великого и заветами божественного Юлия. Результат: главная военная кампания провалена. Бесславная осада Хатры как бы поставила точку. Потому действия Адриана и оправданы, и благоразумны, они стали безусловным благом для Империи.

Вот только все ли в верхах державных замыслы и дела нового принцепса разделяли?

Здесь, думается, справедливо было бы согласиться с мнением, которое в своё время высказал Эрвин Давидович Гримм: «Гордые маршалы Траяна, из коих многие до сих пор занимали более блестящее положение, чем сам Адриан, по-видимому, остались недовольны тем, что власть перешла к нему и что их влиянию пришёл конец»[276].

Полная смена политики и всего внешнеполитического курса оставляла выдающихся соратников Траяна, его лучших полководцев явно не у дел. Решительные действия Адриана не могли не вызвать у них раздражения, если не возмущения. Ведь отказ от Армении,