– Прошу, располагайся.

– А я думал, что должен улечься на кушетку, – шучу я.

Доктор Мендес смеется. Смех у него приятный, дружелюбный.

– Это только в кино так бывает. Но если только ты сам этого захочешь, мы специально для тебя повесим гамак или придумаем что-нибудь еще.

Я подхожу к креслу и сажусь.

– Нет, мне и так хорошо. Сидеть тоже весело. Я люблю сидеть. – Я всегда начинаю говорить без умолку, когда волнуюсь.

Я балансирую на краю кресла, словно смотрю фильм ужасов, и стараюсь унять дрожь в ногах. Скрещиваю руки на груди, затем снова распрямляю их. Вдруг замечаю, что в руках у доктора Мендеса ничего нет.

– Разве вы не должны делать записи?

Доктор Мендес спокойно сидит напротив, глядя на меня.

– Я делаю свои записи после сеанса. Я обнаружил, что сильно отвлекаюсь, если делаю это в то время, когда люди говорят. А тебя тревожит, что я не стану делать записей во время сеанса?

– Нет.

– Сразу видно, что сестра тебя очень любит.

– Да. Она всегда присматривала за мной.

– Почему?

– Думаю, потому что во время учебы в средней школе со мной частенько случались неприятности. Я слишком любил книги, и это не добавляло мне популярности. Но Джорджия всегда меня защищала.

– Я заметил, что тебя заинтересовали мои книги.

Я краснею.

– Попался.

Он улыбается и успокаивает меня жестом.

– В этом нет ничего плохого. Они специально выставлены здесь на всеобщее обозрение. Но в большинстве своем люди, похоже, не обращают на них внимания. А ты обратил. Ты заядлый читатель?

– И писатель.

– Неужели? Это же здорово. Я уже, наверное, лет двадцать работаю над одним скучнейшим романом. Поэтому идея написать роман мне нравится больше, чем сам процесс его написания. А что ты пишешь?

– Короткие рассказы. Стихи. У меня есть несколько идей для романов, но пока я ничего не начал писать.

– Надеюсь, я не разубедил тебя рассказом о том, что никак не могу закончить свой роман.

– Нет.

– Отлично. Итак, позволь мне представиться. Меня зовут Рауль Мендес. Я родился в Хуаресе, в Мексике, и переехал в Эль-Пасо еще ребенком. Я вырос в Техасе, учился сначала в колледже Техасского университета в Остине, а затем поступил в магистратуру Вандербилта и в медицинскую школу. С тех пор я здесь. А теперь скажи, ты бывал раньше у психотерапевта? Или, может быть, Джорджия рассказывала, как здесь все происходит?

– Вообще-то нет. Я думал, мы просто будем разговаривать. Я расскажу вам о моей маме. И мы поищем пенисы в тестах Роршаха[6]. – Я никогда бы не позволил себе подобной шутки в присутствии взрослого, с которым едва знаком. Но доктор Мендес действует на меня успокаивающе, и кроме того, мне хочется как можно дольше не говорить о серьезных, неприятных вещах.

Он громко хохочет, затем грозит мне пальцем и, наклонившись вперед в кресле, поправляет очки.

– Почти угадал. Ты будешь говорить, а я слушать. Иногда я буду помогать тебе понять глубинные причины того, о чем ты рассказал мне, или попрошу уточнить некоторые детали. Но все получится гораздо лучше, если ты будешь говорить, а я – слушать. И я здесь не для того, чтобы давать готовое решение твоих проблем. Я здесь для того, чтобы помочь тебе самому найти это решение. Так что иногда тебя может огорчать тот факт, что я не говорю, как конкретно тебе необходимо поступить. Однако, уверяю, это необходимый этап процесса лечения. Понятно?

– Думаю, понятно. Если честно, я не горю желанием здесь находиться.

– И это нормально.

– Хоть что-то во мне нормально.

– Итак, Карвер… кстати, у тебя интересное имя… расскажи мне о себе.

Я глубоко вздыхаю и ерошу волосы.

– Меня назвали в честь Рэймонда Карвера. Мой отец большой поклонник его творчества и потому дал мне это имя.

– И я тоже поклонник.

– Имени или Рэймонда Карвера?

– И того и другого. Похоже, у тебя с отцом есть что-то общее.

– Мы оба обожаем читать. Он профессор английской литературы.

– Прости, что прервал. Продолжай.

– В общем, мне семнадцать лет и я учусь на последнем курсе Художественной академии Нэшвилла.

– Что ж, это отличное учебное заведение для любителя книг. Должно быть, ты великолепно пишешь, если поступил туда. Полагаю, тебе помог туда попасть твой писательский дар или ты еще, ко всему прочему, талантливый саксофонист, исполняющий джаз. – Он произносит последние слова, иронично вскинув брови.

– Так и есть, – бормочу я.

Он собирается встать с кресла.

– Специально для таких случаев я держу здесь саксофон, и если захочешь…

Я улыбаюсь.

– Я пошутил.

– Я тоже. – Его глаза искрятся. Он на мгновение умолкает. – Итак. Как ты живешь?

Я смотрю поверх его плеча и пытаюсь имитировать беспечность.

– Хорошо. Да, я живу очень хорошо.

– Я рад.

– Да. – Я начинаю легонько барабанить пальцами по подлокотнику кресла, как это делают обычные люди, живущие хорошо.

– Многие из тех, кого я встречаю, живут хорошо.

– Тогда зачем они приходят сюда?

– Они хотят жить еще лучше.

– И?

– Иногда терапия помогает. Иногда – нет. Мне хочется думать, что чаще она помогает.

– Вы не совсем беспристрастны.

Он усмехается.

– Да. Верно.

– А бывает, что людям становится хуже?

– Ты имеешь дело с чем-то, что может причинить тебе вред в результате терапии?

– Я не знаю.

– В настоящее время в твоей жизни происходит что-то, о чем ты хотел бы поговорить?

Я уже подумываю сказать «нет». Но решаю, что это будет выглядеть не слишком правдоподобно, раз уж я заявился к нему на прием.

– Я… у меня была паническая атака.

Он кивнул.

– Когда?

– Вчера.

– И при каких обстоятельствах это произошло?

– А нет каких-нибудь лекарств от панических атак? – спрашиваю я.

– Есть.

– Почему бы тогда нам их не попробовать?

– Мы попробуем. Сегодня я назначу тебе «Золофт» – препарат, который с успехом применяется в лечении тревоги и панических атак. Но в начале лечения я обычно назначаю его в небольших дозах, чтобы организм мог привыкнуть к лекарству, а затем постепенно повышаю дозировку. Может пройти несколько недель, прежде чем все наладится. А мы тем временем станем проводить терапию. Такой двухсторонний подход к лечению оказывается самым эффективным.