«Я не знаю, что меня беспокоит, – писала она с сокращениями, как сказано в книге Розенхана. – Я раньше никогда не чувствовала себя так неуютно с психически больными. На то нет никаких причин». Она пыталась разобраться в своем страхе: «Может быть, это из-за того, что я солгала для госпитализации… Может быть, потому что я не могу предвидеть следующий шаг пациентов? Хотя они и так почти ничего не делают. Большинство из них вообще под лекарствами… А что, если они хоть раз проверяли мою кровать? Не думаю, что я могу контролировать ситуацию. Возможно, мне стоит принять их лекарства. Буду осторожна». К третьему дню напряжение ушло почти так же внезапно, как появилось. «Теперь я чувствую себя намного лучше, – писала она тогда. – Не знаю почему, но надеюсь, так будет и дальше». В общей сложности Сара провела в больнице восемнадцать дней. Ее выписали с тем же диагнозом: параноидная шизофрения в стадии ремиссии.

Несмотря на свой неприятный опыт, Джон был предан делу даже больше, чем сам Розенхан. Он решил, что одной госпитализации недостаточно, и снова лег в больницу. На этот раз в крупное учреждение под названием Маунтин-Вью. Джон провел там еще две недели, и ему снова диагностировали шизофрению. Раньше он фокусировался на своем притворстве, но на этот раз, как писал Розенхан, он хотел уделить больше внимания пациентам и «оценить их расстройства до того, как они спрячутся за препаратами».

Четвертым псевдопациентом была сестра Джона, Марта, ставшая участником семейной игры в «Слабо?». (Удивительно, что это за семья, готовая к такому риску хоть ради веселья, хоть ради науки? Мне безумно хотелось узнать о них побольше.) Розенхан описывает Марту как недавно овдовевшую домохозяйку без профессионального опыта работы с психическими заболеваниями, но с личным интересом к этой миссии. Ее сын годами боролся с наркозависимостью и несколько раз бывал в психиатрических учреждениях. Ей было «любопытно, через что он проходил», и она решила повторить его опыт. У Марты тоже диагностировали параноидную шизофрению и выписали через две недели с болезнью в ремиссии. Так она стала уже четвертым подряд пациентом с тем же итогом. Слова-симптомы «Стук. Пустой. Полый», в шутку придуманные Розенханом в Соутморе, оказались простейшим способом диагностирования шизофрении.

Розенхан не рассказывает подробно о привлечении других псевдопациентов. Однако он написал, что через полгода после первой госпитализации Джона Бизли к ним присоединилась Лора Мартин – известная художница-абстракционистка, работавшая с крупными музеями всей страны. Она стала пятым пседвопациентом со словами-симптомами «Стук. Пустой. Полый» и слуховыми галлюцинациями, а также единственным участником эксперимента, госпитализированным в частную клинику. Розенхан называет ее клиникой Уильяма Уокера и описывает как одну из «пяти лучших [больниц] в стране». Как и другим псевдопациентам, Лоре не составило труда попасть в больницу, но гораздо труднее в отличие от остальных оказалось выбраться оттуда. Ее выпустили вопреки медицинским рекомендациям после пятидесяти двух дней с диагностированным маниакально-депрессивным расстройством. Она стала первым псевдопациентом с отличным диагнозом – не шизофренией. Это говорит о том, что последствия расстройства более благоприятны. Могло ли случиться так, что воспринимаемый социальный класс Лоры делал ее менее больной в стенах роскошного медучреждения?[41]

Следующим в психиатрическую больницу отправился муж Лоры, Боб. Он изменил работу с педиатра на лаборанта и поступил в государственную больницу Стивенсона – «абсолютно непримечательную» психиатрическую лечебницу. Прием перед госпитализацией продлился двадцать шесть минут. Психиатр диагностировал «шизофрению параноидного типа» – уже пятый такой диагноз. Для доктора было пыткой самому стать пациентом. «Гамбургер был так покрыт жиром, что выглядел и пах как склизкая смола. Картошка была водинистой… Не знаю, как пациенты едят эту дрянь. Я не могу», – писал Боб. Через три дня Боб перестал есть еду, которую там готовили, – только хлеб с маслом, редкие фрукты и пил кофе с чаем. «Ни в одной больнице не видел такой паршивой еды… Боюсь, здесь все слетело с катушек», – писал он, согласно Розенхану. Дела обстояли так плохо, что Лора и другие посетители тайком проносили еду: сэндвичи и «Oreo». Боб откладывал самые противные части пищи – куски серого мяса и неаппетитный соус – в салфетки, чтобы продемонстрировать эту мерзость своим посетителям. В своей неизданной книге Розенхан писал о Бобе: «Мы сами уже всерьез беспокоились о его “симптоме”. Раньше Боб никогда не был так привередлив в еде, а друзья и вовсе считали его всеядным. Его озабоченность тщательной подготовкой к заданию, возможном заболевании, случающиеся замечания о “яде” так пугали нас, что если бы его не выписали в тот день, мы бы сами отправились за ним». Боба выписали на девятнадцатый день с клеймом «шизофрения параноидного типа в ремиссии», но ни одна медицинская запись не касалась единственного настоящего симптома – он отказывался от еды. Он вышел из больницы «голодным, немного подавленным, но поумневшим».

Благодяря Джону, Лоре и другим данные полились рекой. К осени 1970 года Стэнфорд нанял Розенхана как приглашенного профессора во многом благодаря репутации автора гениального, но до сих пор не опубликованного исследования. Он дважды прочитал лекцию о своем опыте под названием «Одиссея в мир безумия: приключения псевдопациента в психиатрической больнице». Одному своему коллеге Розенхан писал: «Приношу извинения за нескромность, но полученные сведения чрезвычайно любопытны». С этим соглашались и остальные. Редактор журнала «Psychology Today» написал ему лично с просьбой опубликовать полученные данные. Слухи о его работе дошли и до Гарварда, который тоже забросил удочку. Председатель Джордж В. Гуталс писал: «Существовало соглашение о том, что если это исследование “пойдет в гору”, оно станет крупным вкладом в американскую психологию».

В дикое лето 1970 года, когда мир был загипнотизирован судом над группой хиппи-наркоманов и их вдохновителем Чарльзом Мэнсоном, Розенхан отправился на запад. Он загрузил «Фольксваген» и поехал со своей молодой семьей в Калифорнию по живописному северному маршруту. «Эта страна чертовски красивая, лучше большинства тех, что я видел в Европе, – писал он своему другу. – Не только темно-синий, но и… изумрудно-зеленый ледник питал озера, бывшие симфониями тишины и уединения». Хотя на полпути сломалась камера, а дочь Нина подхватила ветрянку, Розенхан называл эту поездку волшебной. Городской житель все никак не мог забыть штат Айова: «Я просто не мог поверить в существование этих плодородных земель и был полностью очарован сплошными фермами и благопристойностью Среднего Запада. Я бы остался преподавать в Айове, даже если это будет стоить мне брака».

Когда Розенхан добрался до Пало-Альто, все фантазии о сельской жизни исчезли. «Нам очень повезло попасть сюда, – говорил он в письме бывшему коллеге из Суортмора. – Пало-Альто – прекрасное место для