смотрела на меня со скепсисом, ее губы были сжаты в ровную линию, словно на смайлике.

Билеты обойдутся в еще пятьдесят гонконгских долларов, или около того. Я закрыл глаза. Ладно, у меня была кредитка. Если эта история состоится, я верну свои деньги и получу кое-что сверху.

– Окей. Давай поднимемся.

– Спасибо, – сказала Лаки все еще холодно, но шагала уже легче. Она чувствовала предвкушение.

После того, как я взял билеты, мы в молчании поднялись на эскалаторе на террасу. Она опустила кепку на лицо и скрестила руки на груди. Это ее уныние изводило меня, и внезапно единственным моим желанием стало избавить ее от этого чувства. Ее утренние улыбки поблекли, как сон.

Боже. Поблекшие сны, лепестки и перья? Что происходит? Сосредоточься, Джек.

Когда мы добрались до террасы, вокруг бушевал прохладный ветер. Мы были на самой вершине пика, откуда открывался вид на триста шестьдесят градусов. Я не был здесь с тех пор, как сюда переехал, и забыл, какой здесь крутой обзор. Если удастся протиснуться меж людей, напирающих на перила.

Надвинув кепку на глаза, чтобы скрыть лицо, Лаки пробралась к краю и прислонилась всем телом к перилам и стеклянной перегородке. Мы были на стороне, обращенной к городу, высокие жилые башни вздымались вокруг, словно в «Майнкрафте».

Я сделал снимок со спины: волосы развеваются на ветру, тело – наклонено вперед, она тянется к чему-то.

Когда мне удалось подобраться к ней, она решительно отвернулась от меня, глядя на открывающийся вид. Я получил первый поцелуй Лаки. Я чувствовал себя ослом, но и ощущал нечто еще… гордость и счастье?

Нет, это плохо. Много чем. Никаких поцелуев с предметом съемки, Джек. Кроме того, я не должен был знать, почему она меня поцеловала. Как она собиралась это объяснить? Я должен был изменить эту ситуацию, пусть даже выставив себя прилипалой.

– Так что, ты обычно заводишься в вагонах?

– Что? – она быстро обернулась ко мне, раскрыв рот.

Попалась. Я улыбнулся той улыбкой, которую мой сестра Эйва с отвращением называла «Победа». Будто корабль.

– Я не жалуюсь.

Она огляделась, будто кого-либо тут с их селфи-палками волновал наш разговор.

– Нет. Вагоны не… заводят… меня.

Я ничего не ответил. Чем меньше я говорю, тем, вероятно, лучше. Я хотел увидеть, как она сможет отбрехаться.

– Мне было… любопытно. – говоря это, она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал волнение, потому что, опять же, лгала она потрясающе. Она выбрала единственную правду, которую можно было озвучить. И будто ее движение «Быстро! Поцелуй незнакомца» могло значить нечто большее, чем просто отвлекающий маневр.

Я сглотнул, и это оказалось самой трудной задачей в моей жизни – протолкнуть слюну по совершенно пересохшему горлу.

– Любопытно?

Она кивнула.

– Да, мне много чего любопытно.

Еще одно сухое сглатывание.

– Да?

Она взглянула на меня из-под козырька, и ее губы изогнулись в улыбке, которая одним быстрым, жестоким выстрелом потопила «Победу».

Глава двадцать седьмая

Лаки

Джек понял, что поцелуй был моим первым, и это было ужасно. Смущение едва не убивало меня, и мне нужно было самоутвердиться. Испепеляющий взгляд королевы K-Pop? Есть. Реакция Джека была именно такой, на которую я надеялась.

Правда была в том, что Лаки, излучавшая сексуальность и уверенность со сцены, была фальшивкой. Я была проще, скорее девчонкой, чем дивой. Но теперь столько во мне стало образом Лаки, что я задавалась вопросом, где кончается он и начинаюсь я. Граница стала размытой, и лишь сегодня я смогла вновь увидеть ее – контраст между мной и Лаки еще никогда не был таким очевидным.

Провести немного времени с Джеком, погулять анонимно по незнакомому городу – знаете, в этом что-то было. Это отодвигало на задний план ЛАКИ! И очерчивало Ферн.

И… чем был этот поцелуй?

Чего бы я ни ожидала, он был особенный.

Должно быть, я смотрела на губы Джека, потому что он смущенно поджал их. Я вцепилась руками в металлические перила, заставляя себя остыть, любоваться открывающимся передо мной видом.

Кажется, он поверил моему объяснению про «любопытство». Уверена, множеству девушек было любопытно, каково целоваться с ним.

День был ясным – смог немного рассеялся, и пышная зелень холмов, острые, как бритва, здания и воды гавани Виктория сияли. Манили.

– Хочешь повеселиться? – спросила я, снова чувствуя внезапный порыв.

Джек постучал ладонями по перилам, тоже не сводя взгляда с города.

– Хочу ли я узнать, что ты предложишь?

Я оттащила его от перил и повела нас к центру террасы, на бетонную платформу.

– Ты раскрутишь меня, а я закрою глаза и вытяну палец. Мы отправимся туда, куда я укажу.

– Что, если ты укажешь на центр залива? – спросил он, совершенно сбитый с толку, но его губы уже изогнулись в улыбку.

Он был таким забавным. Готовым на что угодно. Его не волновало, что все это – дурачество. У него не было каких-то ожиданий.

Это оказалось так приятно.

Я прикрыла глаза левой рукой и вытянула палец правой вперед.

– Значит, пойдем в море.

Тишина повисла на секунду, потом он потянулся к моему плечу и талии.

– Ладно, – сказал он тихо и прямо над ухом. Что-то затрепетало у меня в животе, я втянула воздух. Ублюдок.

А потом меня начали крутить против часовой стрелки, ноги переступали, тело касалось Джека. Я засмеялась.

– Я скажу, когда остановиться!

Он не ответил, но продолжал крутить меня, и наконец, когда я почувствовала приступ дурноты, я закричала:

– Стоп!

Руки Джека тут же меня остановили, крепко удерживая на месте. Когда я открыла глаза, я увидела, что показывала на сушу с другой стороны пролива.

– Коулун, – сказал он, нахмурившись. – Я знаю, куда тебя там сводить.

Я вскинула брови.

– Туда, куда я указала.

– Это рядом.

* * *

Мы были на пароме.

Он скользил по воде тихо и медленно. Я глубоко вдохнула соленый воздух и выпустила его с громким, порывистым «пфффф», перегнувшись через перила так, что мои ноги оторвались от деревянной палубы.

Мне было хорошо, но одного взгляда на Джека хватило, чтобы понять: хорошо только мне. Он сидел на одном из сидений, старой деревянной скамье, покрашенной черной краской, и лицо у него было бледным.

– Ты в порядке? – спросила я.

Он кивнул с мрачной улыбкой, говорившей: «Держусь».

Я села рядом с ним.

– У тебя морская болезнь?

При словах «морская болезнь» его, похоже, затошнило.

– О, прости! – я похлопала его по руке. – Эта штука едва двигается, а ты, должно быть, крайне чувствителен.