Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты хрюшка, – сказал он приветливо.
– Правда, – я отклеила фольгу от своего сэндвича. – Редко удается поесть так. Так что ЖИВЕМ ТОЛЬКО РАЗ.
Он помолчал минуту, жуя свой ролл.
– Ты на диете? – сказав это, он посмотрел на меня неуверенно. – Прости, это был грубый вопрос.
– Все нормально. Я первой заговорила об этом. Да, я на диете, – горечь этого слова встала у меня в горле, камнем провалившись в желудок. Я старалась осторожно открывать информацию о себе Джеку. Намеки, разбросанные тут и там, и поменьше лжи. – Не помню, чтобы я не была на диете.
Как только я поступила в школу подготовки, меня, как и всех прочих, посадили на диету. Каждую неделю нас взвешивали, оценивая вес наравне с нашими танцевальными навыками. Не то, чтобы это было тайной. Общественность от нашего имени возмущалась диетой «Одна чашка»: все съеденное за день должно помещаться в одну маленькую чашку. Постоянно поднималась дискуссия о расстройствах пищевого поведения, когда кому-то приходилось уходить из группы, чтобы пройти реабилитацию.
Но потом об этом забывали. Управляющие компании держались тише воды, ниже травы, пока шумиха не успокаивалась. А потом вновь вводили все старые правила.
И, честно говоря, кого было винить в этом? Голодающих подростков, зарабатывавших расстройства пищевого поведения, от которых уже не излечиться? Звукозаписывающие компании и индустрию развлечений? Или стандарты красоты в культуре?
«Девушка прежде всего должна быть красивой», – так сказала бы моя бабушка. В Корее незнакомцы беззастенчиво комментировали твою внешность от «Вау, ты высокая!» до «Тебе стоит больше пользоваться увлажняющим кремом». В Америке это делалось далеко не так явно, но и там это было. К женщинам и девушкам везде применялись стандарты.
Так, что удивительного в том, что в Корее, достигая славы, вы должны были стать идеальной версией себя? Этого было не скрыть.
К этому привыкали. А потом это казалось нормальным.
По крайней мере, это казалось нормальным, пока я не оказалась рядом с едой. Обыкновенная человеческая еда заставила меня осознать – погодите, это не нормально! Боже мой, еда – чертовски вкусная!
– Тогда я рад, что ты сделала перерыв в диете, – непринужденно сказал Джек, делая глоток из бумажного стаканчика со сладкой газировкой.
Я улыбнулась в ответ, поскольку он не стал развивать эту тему. Даже если это делалось из лучших побуждений, люди, высказывавшиеся о пищевых привычках других людей, раздражали меня.
Пара парней в футбольной форме прошли мимо окна и помахали нам. Я с улыбкой помахала в ответ, не беспокоясь о том, что в этот момент меня узнают. Я сама не рискнула бы выходить за пределы туристических маршрутов в городе. Но ирония заключалась в том, что именно на этих туристических маршрутах меня и могли заметить. Так что я была беспомощной заключенной, застрявшей в своей – в буквальном смысле этого слова – стеклянной башне, где обо мне волнуются, но в то же время заставляют работать, как лошадь.
Не знаю, то ли это было ложное чувство анонимности, или что-то еще, но тут, в этом обычном районе, я почувствовала, что могу расслабиться по-настоящему.
Настолько, чтобы рыгнуть. Сделав это, я уставилась на Джека, подзадоривая его сделать какое-нибудь замечание по поводу неженственности этого действия. Но он лишь рыгнул в ответ. Мы расхохотались, и владелец кафе строго откашлялся.
Я вдруг осознала, что расслабляли меня не только район и анонимность. Но и Джек. С ним все было легко. Комфортно.
Мы покончили с едой и вышли на улицу, где послеполуденное солнце заливало все вокруг насыщенным желтым светом.
Несколько неловких секунд мы шли. Мои пальцы дернулись, потянулись к его пальцам каким-то неуклюжим, призрачным движением.
Смятение героинь дорам в такие моменты всегда поражало меня. Ну, типа, преодолей это, ты просто руки касаешься, боже мой, соберись.
Но теперь я это поняла. Потянувшись к его руке, я почувствовала это смятение в груди, прерывистое, учащенное дыхание. В прошлый раз он сам взял меня за руку, но я все еще чувствовала себя неуверенно и, я не знаю, уязвимо?
А затем вспышка солнечного света озарила Джека со спины, очертив его силуэт, и он взял меня за руку прежде, чем я решилась.
Глава тридцатая
Джек
В какой момент притворство Лаки растворилось в реальности?
Этот день был не просто приключением для какой-то избалованной поп-звезды – это был отдых от жизни, которая ей больше не нравилась.
Вина в моей душе из крошечного тлеющего уголька разгорелась в тревожный огонь.
Она с таким аппетитом ела эту шаурму, что я не мог заставить себя копаться в ее жутких пищевых ограничениях. Вместо этого мы гуляли, взявшись за руки.
В какой-то момент мне придется с ней попрощаться. Моя рука крепче сжала ее руку.
Когда мы вошли в книжный, просторное помещение в старом торговом центре эпохи восьмидесятых, нас с силой обдул кондиционер.
– Джек! – миниатюрная китаянка в красной шапочке и плиссированной розовой юбке помахала мне из-за кассы, где она сидела на шатком деревянном табурете.
Я улыбнулся в ответ и помахал ей той рукой, в которой держал руку Лаки.
– Привет, Сисси!
Лаки, с натянутой улыбкой, переводила взгляд от меня к китаянке. Ее ревность выглядела мило.
– Сисси, это Ферн. Ферн, это Сисси. Лучший книготорговец в городе.
Сисси закатила глаза и поправила очки в круглой оправе.
– Сколько лести. Привет, Ферн. Какое милое имя.
Лаки улыбнулась и опустила голову.
– Спасибо.
Дерьмо. Я не планировал знакомить ее с кем бы то ни было сегодня – совершенно глупо приводить ее сюда, где меня знают и могут заинтересоваться девушкой, которую я привел.
Но Сисси ничем не показала, что узнала Лаки. Честно говоря, я не мог себе представить, чтобы Сисси слушала поп-музыку. Она слушала лишь саундтреки из аниме, врубая их в динамиках магазина.
Лаки нырнула в книжные полки и быстро исчезла.
Сисси щелкнула пальцами.
– О, Джек! Та книга, которую ты заказал, наконец пришла, – она пошарила под кассой. – Ее было очень трудно найти. Держи!
Я взял у нее небольшую книгу и нетерпеливо пролистал ее. Это была редкая подборка фотографий Фан Хо, фотографа из Гонконга. На самом деле, наверное, самого известного фотографа Гонконга. Я пролистал глянцевые страницы, уже втягиваясь в черно-белые изображения – мужчины без рубашек, выстроившиеся вдоль улицы в ожидании горячей еды, маленькая фигурка женщины, бредущей меж