[1] Кром — детинец.

Пребран очухался, ощущая, как камнем колотится о рёбра сердце, схватился за грудь и проснулся. Светцы уже не горели, и туманный утренний свет бился в щели запертой на зиму створки.

Он приподнялся и тут же рухнул обратно на постель, зажмуриваясь. Голова затрезвонила, что боем в набат, показалось, расколотится на куски, если попытаться ещё пошевелиться. Пребран сглотнул сухость, от которой даже язык пристал к нёбу, а горло слиплось, и с острой жаждой покосился на крынку, покрывшуюся испариной.

Светёлка за ночь остыла, предрассветная тишина ещё не нарушена была людским пробуждением и утренней суетой, властвовала в тереме, и разбавляло её только мерное дыхание воинов. На соседних постелях спали Вяшеслав и Ждан, вернулись видно поздно, раз ещё не на ногах. Пробуждаясь окончательно, Пребран сел, поправляя скомкавшейся ворот рубахи, взъерошил волосы. Снятый кафтан его лежал на сундуке опрятно свёрнутым. Княжич хмыкнул. Настолько был пьян, что даже не проснулся, когда его снимали, не помнил ничего подобного. Утро — время, в котором набираются бодрости духа и силы тела, а он чувствовал себя совершенно раздробленным. Потерев затёкшую шею, поднялся да тут же пошатнулся — светёлка поплыла, всколыхнулось нутро тошнотой. Ругнувшись, княжич подхватил крынку, испил прямо с горла холодного кваса. Утолив первую жажду, почувствовал, что стало легче, муть и лихая круговерть отступили. Погостили и хватит, сегодня же в обратный путь, нужно вернуться в корчму.

Подвязав рубаху и облачившись в кафтан, Пребран вышел наружу. Поднимать Ярополка в такую рань кощунством было бы с его стороны, да и верно не добудятся его слуги, а потому томиться им тут ещё до самого обеда. Впрочем, ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя, но сидеть в светёлке не хотелось, как и мотаться по терему. Пребран отправился в горницу в надежде встреть кого-нибудь из побратимов князя.

По пути память всё больше возвращала вчерашнее гульбище. Именно гульбище, по-другому Пребран не мог подумать. Впечаталось клеймом воспоминание о том, как Ярополк пригвоздил княгиню к столу, вынуждая терпеть эту мужскую скверную потеху, не предназначенную для женского нежного слуха и глаз. Чем там всё это кончилось, он не знал, а потому даже раздосадовался, что Вяшеслав ещё не пробудился, хотелось услышать всё в подробностях.

Пребран задумался глубоко. Сколько ни вспоминал, а отец такого зрелища никогда не устраивал. В голову забрело, что отбившаяся от табуна кобыла, воспоминание — самая первая бурная ночь, после которой пушок на лице стал грубым волосом. Он помнил её смутно: боярыня, одна из племянниц знатного старейшины, ловко сманила его в тёмный закуток. Из глубины туманного прошлого выныривали смутные образы и ощущения: прохладный шёлк струящихся русых волос, что окутывал покатые плечи девушки, плавный изгиб спины, белая упругая грудь с розовыми маленькими сосками и мягкие бёдра, а ещё кожа, пахнущая так сладко мёдом, от чего разом подурнела голова. От невинных воспоминаний невольно прошлась по телу дрожь. А ведь она сама, обхватив его за шею, в нетерпении прильнув к губам, подалась ему навстречу, едва он вклинился меж её колен. Дыхание прервалось, всколыхнув волну возбуждения. Впоследствии ему ничего не приходилось делать, девицы сами прыгали к нему в постель. Пока… внутри разом всё оборвалось. Травница единственная, кто была и осталась запретным плодом для него, даже после того, как он взял её... Она никогда не была его. А он избалованный ублюдок, который привык получать своё, не заботясь о чувствах других. И теперь при мысли о жене князя его повело. Вчера он пожирал взглядом это тонкое овальное лицо с затравленными обречёнными зелёными глазами. От одного взгляда на её розовые губы в штанах стало тесно. Да, пожалуй, вчера он был вусмерть пьян, в этом была вся причина его возбуждения, по крайней мере, хотелось на это надеяться. А руки… Теперь понятно, откуда у неё синяки.

«Леший бы всё побрал», — чертыхнулся Пребран, призывая здравый рассудок.

Так нельзя. Нет. Нужно убираться отсюда как можно быстрее. Немедля. Княжич вошёл в очередную комнату и застыл, понимая, что забрёл не туда. Вчера он смутно помнил, куда его вели. Он осмотрелся. Челядь тоже, как назло, испарилась. Глухой удар и последующий гулкий грохот за его спиной вынудили отринуть все мысли. Княжич обернулся, но увидел только запертую дверь, из-за которой донёсся жалобный стон и тихий женский плачь:

— Ярополк, не надо!

Затем послышалась возня. Княжич смял кулаки, сощурив от бушующих чувств глаза, вдохнул туго и тяжело и, кажется, больше не выдохнул, когда к стону и плачу прибавились ещё и гулкие удары чего-то тяжёлого о стену.

Пребран дёрнулся вперёд, но тут же остановился. Без сомнения, дрожащий и напуганный голос принадлежал княгине. Имя князя, произнесённое из её уст, означавшее запрет, плеснуло, как пролитая кровь. Взор заполнили багряные вспышки, дробящим грохотом забилось в груди сердце, совершенно оглушая вдобавок к разливающимся за стеной женским вскрикам. Они просачивались в голову сквозь рябящую от внутреннего волнения толщу. Уйти немедленно приказывал голос разума, но ступни будто примёрзли к полу, и Пребран сделался каменным истуканом, застыл, тяжело и надрывно дыша.

— Ты думаешь, я слепой?! — донёсся глухой и хриплый голос князя Оруши. — Что я ничего не замечаю? На кого ты смотрела, блудница? Смотри на меня, ну! Отвечай! — снова послышался шлепок.

Мгновенно калёным сплавом всплеснула по венам кровь, Пребран покачнулся в сторону двери и снова замер, пытаясь мыслить здраво. Судорожно выдохнул, глянул в сторону выхода. Нужно уходить.

— Смотри на меня, гулящая сука, — на этот раз голос Ярополка был твёрдым, не терпящим пререканий. — Всегда… смотри… только… на меня, — грохот о стену стал тяжелее и почти беспрерывным. — Даааа… вот так… только на меня…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чёрный сгусток ненависти, что разверзлась внутри княжича, утягивал на самое дно, опрокидывая его в глухую пропасть. Разрывал на части порыв немедленно прекратить это. Пребран сделал шаг, но в тот же миг за стенкой раздался утробный рык, и ему отозвался протяжный стон девушки, срывающийся на крик. Такой стон муки способен вывернуть душу наизнанку. Всё закончилось так же резко, как и началось.

Несколько мгновений Пребран слушал тишину, а потом встряхнул головой и сделал шаг к выходу. Едва он до неё добрался, как запертая дверь отворилась. Опираясь о створку, едва держась на ногах, княгиня будто выползала, а не выходила, едва переступая ногами. От её вида пересохло в горле хуже, чем это было с утра после пробуждения. Наверное, если бы она сразу заметила постороннего, то попыталась бы ещё держать себя, но, совершенно ничего не подозревая, девушка тихо прикрыла за собой дверь, а когда повернулась, замерла. Маленькие плечи застыли в напряжении, зелёные глаза, застеленные мутной пеленой, заледенели если не в удивлении, то в хмурости, верно ей было сейчас всё равно. Пребран невольно скользнул по ней взглядом: плечи, шея и грудь в вырезе рубахи были покрыты красными и синим пятнами старых синяков и уже теперь новых, на заплаканном лице, на щеке бурела ссадина. Золотистые, как солнечная сурья, косы были теперь распущенны и растрёпаны.