— А сейчас они могут его отдать «более выгодному кандидату», — зачем-то цитирую слова противной тётки из органов опеки.

— Не говори так, — просит Надя, отпуская Мусю на пол. Её рука сжимает мою. Наконец-то. Я прикрываю глаза.

— Уж как есть. К тому же, у Даньки потенциальная мамаша имеется. И вообще тогда ничто не имеет смысла.

Я вздыхаю, делаю шаг и кутаю Надю в своих объятиях. Не понятно, кто кого поддерживает. Но мне сейчас жизненно необходимо чувствовать хоть какое-то тепло рядом. Надино меня вполне устраивает, хоть и не даёт полного успокоения.

— Расскажешь? — поднимает она на меня глаза.

— Нечего рассказывать, — целую её брови — почти идеальные сейчас. Но я помню, какими они могут быть, когда она выходит из ванной.

Она со вздохом принимает моё нежелание говорить. Не настаивает, не лезет, не допытывается, хоть ей и любопытно. А я сейчас не хочу говорить о дуре Лане, о детективе, о запутанной какой-то жизни, разменной монетой в которой стал маленький ребёнок.

У Нади звонит телефон, и по тому, как она поспешно уходит, бросив на меня извиняющийся взгляд, я понимаю: опять этот неизвестный хер её достаёт. Но достаёт ли?..

Как ни странно, но я рад, что не навесил на Виталика задание ещё и в Надиной жизни покопаться. Сам разберусь, если будет нужно. Она не заслужила недоверия или унизительного во всех смыслах контроля. Это неправильно. И уж если мне не терпится узнать, кто он, этот таинственный мужчина в её жизни, я спрошу. Или она сама расскажет мне со временем.

Я терпеливый и адекватный, к тому же — оптимист. Буду думать лишь о хорошем.

Надя возвращается задумчивая. Хмурит брови, постукивает пальцем по телефону.

— Проблемы? — спрашиваю, затаив дыхание. Она поднимает глаза, лицо у неё разглаживается.

— Нет-нет, всё в порядке, — слишком поспешно, чтобы быть правдой, и у адекватного меня в груди раскрывает пасть зверь. Кровожадный, с острыми клыками. Я даже замер, прислушиваясь к себе. Что это? Готов ли я к подобному?

У ног трётся кошка — ласковый белый пушистик с пузом и шикарным хвостом. Выбранное Надей для моего дома счастье. Чёрт с ним со всем. Разберусь. Прижму Лану, добьюсь правды. У меня на руках доказательства её лжи. И если она украла ребёнка, ответит за все свои прегрешения. А дальше будет видно: план А, Б, С — всё решаемо, нужно только правильные цели ставить и искать пути их достижения.

Остаток дня мы провели по-семейному: я занимался в спортзале. Надю не звал, но она сама пришла. Села в уголок и смотрела. И я, привыкший к взглядам женщин, скованным себя не чувствовал, а как будто обрёл дополнительные крылья. Я танцевал для неё. Вдохновенно. Ловил её взгляд и не мог скрыть улыбку.

А потом она сидела за ноутбуком и планшетом. Что-то рисовала, хмурилась, но показывать не захотела.

— У нас, творческих, свои заморочки. Я, к примеру, не люблю показывать незаконченное. Суеверно думаю, что не получится, мысль собьётся, что-то помешает довести до конца. Поэтому потерпи. Я потом покажу.

Она останавливается, лезет в сумочку и… делает то, что вышибает из меня дух.

— Замри! — невольно командую. Надя смотрит испуганно и настороженно. Наконец-то я понял, чего не хватало её образу. Вот теперь все пазлы сошлись. Это как на картине — финальный штрих или мазок. Очки.

Меня будто на атомы разрывает от её совершенства. Нет, она не стала красивее, но это как вспышка, когда ты ослеплён, а затем, постепенно, начинают проявляться детали окружающего мира, который теперь воспринимается по-другому.

— Ты почему раньше их не надевала?

Надя неуверенно прикасается к очкам и краснеет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я… это… стесняюсь. Стараюсь реже или когда никто не видит.

— Тебе очень идёт, — говорю правду. — Не нужно стесняться.

Она улыбается смущённо, и я радуюсь, что сижу. Озабоченный козёл — вот кто я. Но есть вещи, которые невозможно контролировать.

Мы расходимся по комнатам глубокой ночью. Я иду под контрастный душ. Струи ледяные, струи горячие. Жар и холод. Лёд и пламя. Вот так я себя чувствую рядом с девочкой, что внезапно появилась в моей жизни.

В этом сложно разобраться — я знаю её всего ничего. Но то, что она будит во мне желания — это однозначно. Я хочу её. Нестерпимо. Это как вирус, грипп — быстро, стремительно, в плен. Сразу в горячку — и нет возможности избежать столкновения. Но я попробую подумать об этом завтра.

Я наконец-то укладываюсь в постель — одинокую, как и я. Почему-то именно сейчас я ощущаю это так явно. И, наверное, впервые жалею, что это так. Наверное, было бы проще зайти в спальню, присесть на кровать, сказать несколько слов, потянуться с поцелуями. И, вероятно, меня бы не оттолкнули. Ведь я же красавчик — это бесспорно. Но я не хочу соблазнять. Она юная и явно неискушённая. Будет неправильно, если я воспользуюсь преимуществом своего возраста и сексуального опыта.

Я так и уснул — неудовлетворённый, но не злой. Кажется, я хочу ухаживать за Надей. Как в старинных романах или фильмах. Красиво и долго. Целовать кончики её пальцев или прижиматься губами к запястью. Это что-то новое в моей жизни, но не к этому ли я стремился?.. С чистого листа?..

Кажется, я только смыкаю веки, как меня будит звонок. Нет, не телефона и не будильника. Звонок в дверь. Встаю и бреду, мысленно выливая помои на голову того, кто припёрся в такую рань: на часах семь часов утра. И сегодня воскресенье.

Надя почему-то тоже выскакивает из спальни. Всклокоченная, милая. В тонкой ночной рубашке, что и до середины бедра не доходит. Я вижу Надины заострённые соски и жалею, что не надел штаны.

Лицо у неё испуганное. Мы толкаемся в небольшой прихожей — сонные и взбудораженные — дверной звонок настырно лезет в уши. Кто-то там слишком настойчивый, и поэтому я злюсь. Открываю дверь одним рывком, готовый рыкнуть или гавкнуть — как получится. Но вскрикивает Надя.

— Мама?! — это похоже на писк подстреленной птицы, и я невольно закрываю Надю спиной, разглядывая женщину, что стоит на пороге.

— Вы позволите? — сурово сжимает она губы, и я молча сторонюсь, давая ей войти в квартиру.

