«Я тебя очень люблю. Сижу с maman и все думаю, как к тебеубежать. Но я убегу – я сказала, и потому не плачь. Напиши мне, как ты менялюбишь. А я тебя обнимала всю ночь во сне, ужасно страдала, Неточка. Посылаютебе конфет. Прощай».

Я отвечала в этом же роде. Весь день проплакала я надзапиской Кати. Мадам Леотар замучила меня своими ласками. Вечером я узнала, онапошла к князю и сказала, что я непременно буду больна в третий раз, если неувижусь с Катей, и что она раскаивается, что сказала княгине. Я расспрашивалаНастю: что с Катей? Она отвечала мне, что Катя не плачет, но ужасно бледна.

Наутро Настя шепнула мне:

– Ступайте в кабинет к его сиятельству. Спуститесь полестнице, которая справа.

Все во мне оживилось предчувствием. Задыхаясь от ожидания, ясбежала вниз и отворила дверь в кабинет. Ее не было. Вдруг Катя обхватила менясзади и горячо поцеловала. Смех, слезы… Мигом Катя вырвалась из моих объятий,вскарабкалась на отца, вскочила на его плечи, как белка, но, не удержавшись,прыгнула с них на диван. За нею упал и князь. Княжна плакала от восторга.

– Папа, какой ты хороший человек, папа!

– Шалуньи вы! что с вами сделалось? что за дружба? что залюбовь?

– Молчи, папа, ты наших дел не знаешь.

И мы снова бросились в объятия друг к другу.

Я начала рассматривать ее ближе. Она похудела в три дня.Румянец слинял с ее личика, и бледность прокрадывалась на его место. Язаплакала с горя.

Наконец постучалась Настя. Знак, что схватились Кати испрашивают. Катя побледнела как смерть.

– Полно, дети. Мы каждый день будем сходиться. Прощайте, ида благословит вас господь! – сказал князь.

Он был растроган, на нас глядя; но рассчитал очень худо.Вечером из Москвы пришло известие, что маленький Саша внезапно заболел и припоследнем издыхании. Княгиня положила отправиться завтра же. Это случилось такскоро, что я ничего и не знала до самого прощания с княжной. На прощаньенастоял сам князь, и княгиня едва согласилась. Княжна была как убитая. Ясбежала вниз не помня себя и бросилась к ней на шею. Дорожная карета уж ждала уподъезда. Катя вскрикнула, глядя на меня, и упала без чувств. Я бросиласьцеловать ее. Княгиня стала приводить ее в память. Наконец она очнулась и обняламеня снова.

– Прощай, Неточка! – сказала она мне, вдруг засмеявшись, снеизъяснимым движением в лице. – Ты не смотри на меня; это так; я не больна, априеду через месяц опять. Тогда мы не разойдемся.

– Довольно, – сказала княгиня спокойно, – едем!

Но княжна воротилась еще раз. Она судорожно сжала меня вобъятиях.

– Жизнь моя! – успела она прошептать, обнимая меня. – Досвиданья!

Мы поцеловались в последний раз, и княжна исчезла – надолго,очень надолго. Прошло восемь лет до нашего свиданья!

Я нарочно рассказала так подробно этот эпизод моего детства,первого появления Кати в моей жизни. Но наши истории нераздельны. Ее роман –мой роман. Как будто суждено мне было встретить ее; как будто суждено ей былонайти меня. Да и я не могла отказать себе в удовольствии перенестись еще развоспоминанием в мое детство… Теперь рассказ мой пойдет быстрее. Жизнь моя вдругвпала в какое-то затишье, и я как будто очнулась вновь, когда мне уж минулошестнадцать лет…

Но – несколько слов о том, что сталось со мною по отъездекняжеского семейства в Москву.

Мы остались с мадам Леотар.

Через две недели приехал нарочный и объявил, что поездка вПетербург отлагается на неопределенное время. Так как мадам Леотар, по семейнымобстоятельствам, не могла ехать в Москву, то должность ее в доме князякончилась; но она осталась в том же семействе и перешла к старшей дочерикнягини, Александре Михайловне.

Я еще ничего не сказала про Александру Михайловну, да ивидела я ее всего один раз. Она была дочь княгини еще от первого мужа.Происхождение и родство княгини было какое-то темное; первый муж ее былоткупщик. Когда княгиня вышла замуж вторично, то решительно не знала, что ейделать со старшею дочерью. На блестящую партию она надеяться не могла. Приданоеже давали за нею умеренное; наконец, четыре года назад, сумели выдать ее зачеловека богатого и в значительных чинах. Александра Михайловна поступила вдругое общество и увидела кругом себя другой свет. Княгиня посещала ее в год подва раза; князь, вотчим ее, посещал ее каждую неделю вместе с Катей. Но впоследнее время княгиня не любила пускать Катю к сестре, и князь возил еепотихоньку. Катя обожала сестру. Но они составляли целый контраст характеров.Александра Михайловна была женщина лет двадцати двух, тихая, нежная, любящая;словно какая-то затаенная грусть, какая-то скрытая сердечная боль суровооттеняли прекрасные черты ее. Серьезность и суровость как-то не шли к ееангельски ясным чертам, словно траур к ребенку. Нельзя было взглянуть на нее,не почувствовав к ней глубокой симпатии. Она была бледна и, говорили, склонна кчахотке, когда я ее первый раз видела. Жила она очень уединенно и не любила нисъездов у себя, ни выездов в люди, – словно монастырка. Детей у нее не было.Помню, она приехала к мадам Леотар, подошла во мне и с глубоким чувствомпоцеловала меня. С ней был один худощавый довольно пожилой мужчина. Онпрослезился, на меня глядя. Это был скрипач Б. Александра Михайловна обняламеня и спросила, хочу ли я жить у нее и быть ее дочерью. Посмотрев ей в лицо, яузнала сестру моей Кати и обняла ее с глухою болью в сердце, от которой занылався грудь моя… как будто кто-то еще раз произнес надо мною: «Сиротка!» ТогдаАлександра Михайловна показала мне письмо от князя. В нем было несколько строкко мне, и я прочла их с глухими рыданиями. Князь благословлял меня на долгуюжизнь и на счастье и просил любить другую дочь его. Катя приписала мне тоженесколько строк. Она писала, что не разлучается теперь с матерью!

И вот вечером я вошла в другую семью, в другой дом, к новымлюдям, в другой раз оторвав сердце от всего, что мне стало так мило, что былоуже для меня родное. Я приехала вся измученная, истерзанная от душевной тоски…Теперь начинается новая история.

Новая жизнь моя пошла так безмятежно и тихо, как будто япоселилась среди затворников… Я прожила у моих воспитателей с лишком восемь лети не помню, чтоб во все это время, кроме каких-нибудь нескольких раз, в домебыл званый вечер, обед или как бы нибудь собрались родные, друзья и знакомые.Исключая двух-трех лиц, которые езжали изредка, музыканта Б., который былдругом дома, да тех, которые бывали у мужа Александры Михайловны, почти всегдапо делам, в наш дом более никто не являлся. Муж Александры Михайловны постояннобыл занят делами и службою и только изредка мог выгадывать хоть сколько-нибудьсвободного времени, которое и делилось поровну между семейством и светскоюжизнью. Значительные связи, которыми пренебрегать было невозможно, заставлялиего довольно часто напоминать о себе в обществе. Почти всюду носилась молва оего неограниченном честолюбии; но так как он пользовался репутацией человекаделового, серьезного, так как он занимал весьма видное место, а счастье и удачакак будто сами ловили его на дороге, то общественное мнение далеко не отнималоу него своей симпатии. Даже было и более. К нему все постоянно чувствоваликакое-то особенное участие, в котором, обратно, совершенно отказывали жене его.Александра Михайловна жила в полном одиночестве; но она как будто и рада былатому. Ее тихий характер как будто создан был для затворничества.