Отца моего я не помню. Он умер, когда мне было два года.Мать моя вышла замуж в другой раз. Это второе замужество принесло ей многогоря, хотя и было сделано по любви. Мой отчим был музыкант. Судьба его оченьзамечательна: это был самый странный, самый чудесный человек из всех, которых язнала. Он слишком сильно отразился в первых впечатлениях моего детства, таксильно, что эти впечатления имели влияние на всю мою жизнь. Прежде всего, чтоббыл понятен рассказ мой, я приведу здесь его биографию. Все, что я теперь будурассказывать, узнала я потом от знаменитого скрипача Б., который был товарищеми коротким приятелем моего отчима в своей молодости.

Фамилия моего отчима была Ефимов. Он родился в селе оченьбогатого помещика, от одного бедного музыканта, который, после долгихстранствований, поселился в имении этого помещика и нанялся в его оркестр.Помещик жил очень пышно и более всего, до страсти, любил музыку. Рассказывалипро него, что он, никогда не выезжавший из своей деревни даже в Москву, однаждывдруг решился поехать за границу на какие-то воды, и поехал не более как нанесколько недель, единственно для того, чтоб услышать какого-то знаменитогоскрипача, который, как уведомляли газеты, собирался дать на водах три концерта.У него был порядочный оркестр музыкантов, на который он тратил почти весь доходсвой. В этот оркестр мой отчим поступил кларнетистом. Ему было двадцать двагода, когда он познакомился с одним странным человеком. В этом же уезде жилбогатый граф, который разорился на содержание домашнего театра. Этот графотказал от должности капельмейстеру своего оркестра, родом итальянцу, за дурноеповедение. Капельмейстер был действительно дурной человек. Когда его выгнали,он совершенно унизился, стал ходить по деревенским трактирам, напивался, иногдапросил милостыню, и уже никто в целой губернии не хотел дать ему места. Сэтим-то человеком подружился мой отчим. Связь эта была необъяснимая и странная,потому что никто не замечал, чтоб он хоть сколько-нибудь изменился в своемповедении из подражания товарищу, и даже сам помещик, который сначала запрещалему водиться с итальянцем, смотрел потом сквозь пальцы на их дружбу. Наконец,капельмейстер умер скоропостижно. Его нашли поутру крестьяне во рву, у плотины.Нарядили следствие, и вышло, что он умер от апоплексического удара. Имуществоего сохранялось у отчима, который тотчас же и представил доказательства, чтоимел полное право наследовать этим имуществом: покойник оставилсобственноручную записку, в которой делал Ефимова своим наследником в случаесвоей смерти. Наследство состояло из черного фрака, тщательно сберегавшегосяпокойником, который все еще надеялся достать себе место, и скрипки, довольнообыкновенной с виду. Никто не оспаривал этого наследства. Но только спустянесколько времени к помещику явился первый скрипач графского оркестра с письмомот графа. В этом письме граф просил, уговаривал Ефимова продать скрипку,оставшуюся после итальянца и которую граф очень желал приобресть для своегооркестра. Он предлагал три тысячи рублей и прибавлял, что уже несколько разпосылал за Егором Ефимовым, чтоб покончить торг лично, но что тот упорноотказывался. Граф заключал тем, что цена скрипки настоящая, что он не сбавляетничего и в упорстве Ефимова видит для себя обидное подозрение воспользоватьсяпри торге его простотою и незнанием, а потому и просил вразумить его.

Помещик немедленно послал за отчимом.

– Для чего ж ты не хочешь отдать скрипку? – спросил он его,– она тебе не нужна. Тебе дают три тысячи рублей, это цена настоящая, и тыделаешь неразумно, если думаешь, что тебе дадут больше. Граф тебя не станетобманывать.

Ефимов отвечал, что к графу он сам не пойдет, но если егопошлют, то на это будет воля господская; графу он скрипку не продаст, А если унего захотят взять ее насильно, то на это опять будет воля господская.

Ясное дело, что таким ответом он коснулся самойчувствительной струны в характере помещика. Дело в том, что тот всегда сгордостию говорил, что знает, как обращаться со своими музыкантами, потому чтовсе они до одного истинные артисты и что, благодаря им, его оркестр не тольколучше графского, но и не хуже столичного.

– Хорошо! – отвечал помещик. – Я уведомлю графа, что ты нехочешь продать скрипку, потому что ты не хочешь, потому что ты в полном правепродать или не продать, понимаешь? Но я сам тебя спрашиваю: зачем тебе скрипка?Твой инструмент кларнет, хоть ты и плохой кларнетист. Уступи ее мне. Я дам тритысячи. (Кто знал, что это такой инструмент!)

Ефимов усмехнулся.

– Нет, сударь, я вам ее не продам, – отвечал он, – конечно,ваша воля…

– Да разве я тебя притесняю, разве я тебя принуждаю! –закричал помещик, выведенный из себя, тем более что дело происходило приграфском музыканте, который мог заключить по этой сцене очень невыгодно обучасти всех музыкантов помещичьего оркестра. – Ступай же вон, неблагодарный!Чтоб я тебя не видал с этих пор! Куда бы ты делся без меня с твоим кларнетом,на котором ты и играть не умеешь? У меня же ты сыт, одет, получаешь жалованье;ты живешь на благородной ноге, ты артист, но ты этого не хочешь понимать и нечувствуешь. Ступай же вон и не раздражай меня своим присутствием!

Помещик гнал от себя всех, на кого сердился, потому чтобоялся за себя и за свою горячность. А ни за что бы он не захотел поступитьслишком строго с «артистом», как он называл своих музыкантов.

Торг не состоялся, и, казалось, тем дело и кончилось, каквдруг, через месяц, графский скрипач затеял ужасное дело: под своеюответственностью он подал на моего отчима донос, в котором доказывал, что отчимвиновен в смерти итальянца и умертвил его с корыстною целью: овладеть богатымнаследством. Он доказывал, что завещание было выманено насильно, и обещалсяпредставить свидетелей своему обвинению. Ни просьбы, ни увещания графа ипомещика, вступившегося за моего отчима, – ничто не могло поколебать доносчикав его намерении. Ему представляли, что медицинское следствие над теломпокойного капельмейстера было сделано правильно, что доносчик идет противочевидности, может быть, по личной злобе и по досаде, не успев овладетьдрагоценным инструментом, который для него покупали. Музыкант стоял на своем,божился, что он прав, доказывал, что апоплексический удар произошел не отпьянства, а от отравы, и требовал следствия в другой раз. С первого взглядадоказательства его показались серьезными. Разумеется, делу дали ход. Ефимовавзяли, отослали в городскую тюрьму. Началось дело, которое заинтересовало всюгубернию. Оно пошло очень быстро и кончилось тем, что музыкант был уличен вложном доносе. Его приговорили к справедливому наказанию, но он до конца стоялна своем и уверял, что он прав. Наконец он сознался, что не имеет никакихдоказательств, что доказательства, им представленные, выдуманы им самим, ночто, выдумывая все это, он действовал по предположению, по догадке, потому чтодо сей поры, когда уже было произведено другое следствие, когда уже формальнобыла доказана невинность Ефимова, он все еще остается в полном убеждении, чтопричиною смерти несчастного капельмейстера был Ефимов, хотя, может быть, онуморил его не отравой, а другим каким-нибудь образом. Но над ним не успелиисполнить приговора: он внезапно заболел воспалением в мозгу, сошел с ума иумер в тюремном лазарете.