– Не надо, брат…

– Пустое, Генрих. Я уже почти мертв.

Штернберг плакал так сильно и безутешно впервые в жизни, но тихо, глотая слезы и ком, подступавший к горлу.

– Мой дорогой брат, не плачь. Когда-нибудь это случилось бы…. Я понял одну очень важную вещь. Я уходил в поход, чтобы отдохнуть от жены, от серой обыденности, найти себя самого. Раньше я не ценил, того, что у меня было. Казалось, семья от меня никуда не денется. А вот как получилось… Думал, успею и сына вырастить, и с Хельгой вместе состариться, и мир посмотреть… Ни слава, ни далекие страны и города, ни сокровища ничего не стоят. Знаешь, я сейчас бы все отдал, чтобы хоть раз обнять мать с отцом, поцеловать Хельгу, услышать смех сынишки… Гм! Да что я сейчас могу отдать! Ничего уже у меня нет. Ладно, что теперь! Хорошо, что ты рядом, Генрих. Умирать не страшно, когда рядом родной человек.

– Я отвезу тебя домой! – воскликнул сквозь рыдания Штернберг. – Сегодня же мы покинем эту проклятую землю! Ты не должен оставаться здесь, в песках…

– Нет, Генрих, ты пошел в крестовый поход освобождать Иерусалим, так довершай дело до конца. Я знаю, как много это для тебя значит! Ты настоящий защитник дела Христова. Ты похоронишь меня здесь, а когда все закончится, вернешься и возьмешь мои кости домой, в наш родовой склеп. А теперь иди, позови наших друзей, я хочу с ними проститься.

Генрих, плача и растирая слезы по изможденному лицу, вышел из шатра.

Конрад еще некоторое время пристально и нежно смотрел ему вслед, а потом тихо закрыл глаза. Он был мертв.

Глава девятая. О весенней переправе, письмах и плывущих верблюдах

Наступило время весенней переправы. Средиземное море вновь стало свободным для плавания. В гавань, устроенную крестоносцами, устремились корабли со всей Южной Европы и Сирии. Они везли товары и провиант, собравшихся за зиму и весну новых воинов Христа и новости из далеких родных земель.

Штернберг не стал выполнять просьбу брата и хоронить его в песках, а решил, воспользовавшись весенней переправой, отправить тело Конрада на родину, чтобы похоронить в родовом склепе. Он поговорил с Эйснером о том, как устроить, чтобы тело брата не разложилось в пути, и врачеватель взялся помочь. Али-Осирис добыл все необходимое для бальзамирования, а Эйснер с молчаливого разрешения Генриха, понимавшего, что иного способа нет, чтобы довести Конрада, вскрыл тело и вынул внутренности, зашив обратно только сердце. Эйснер провел эту процедуру вместе с Али-Осирисом, также сведущим в деле бальзамирования и изготовления мумий. Никто об этом не узнал, ибо вскрывать трупы церковью строго запрещалось. Не сказали даже друзьям. Воины Лотрингена сколотили два гроба. Один большой, другой поменьше. Оба были тщательно просмолены.

Штернберг велел Когельхайму отправляться вместе с гробом домой, чтобы лично рассказать родителям и Хельге, как жил и умер их сын и муж. Зигфрид пытался воспротивиться, ведь он был послан в поход старым графом Людвигом, чтобы охранять его сыновей, наставлять их при надобности, и он никак не может покинуть Штернберга. Но Штернберг настоял, твердо сказав, что тело брата он никому не доверит, кроме Зигфрида, и никто, кроме него, не имеет права везти его на родину. Зигфрид был Конраду и Генриху как второй отец, кому же, как не ему, проводить в последний путь рыцаря, которого он любил, как родного сына.

Зигфрид Когельхайм уступил. Вместе с ним отправлялись домой и все оставшиеся воины Конрада. Многие хотели остаться со Штернбергом, но граф им не позволил, сказав, что они заслужили отдых, а славу уже добыли.

Наступил день прощания. Тело Конрада, набальзамированное и обернутое в несколько белых полотнищ, положили в гроб, который был поменьше. Поочередно все подходили и целовали белый саван, лежащий на голове рыцаря. Так простились с другом Лихтендорф, Кассель, Данфельд, Эйснер. И последними встали над гробом граф и его дядька. Слез уже не было. Лица рыцарей были сурово торжественны. Штернберг распорядился не класть в гроб оружие брата, а передать его сыну. По знаку графа два воина поднесли крышку гроба и накрыли ею Конрада. Навеки исчезал под ней славный граф Конрад фон Лотринген, и Штернберг поймал себя на мысли, что вот мгновения, которые переходят в вечность. Стыки крышки и края гроба просмолили и опустили в другой гроб, побольше. Его также еще раз просмолили. Десять воинов, по пять с каждой стороны, взяли его и понесли к гавани, где уже стоял генуэзский корабль, капитан которого согласился доставить тело в Геную, а оттуда лежал сухопутный путь в Германию.

За гробом шли Штернберг, Когельхайм, их друзья и воины обоих братьев.

Вскоре их нагнала, поднимая тучу пыли, многотысячная толпа воинов герцога Леопольда Австрийского. После полутора лет непрекращаемых сражений за дело Христово великий вождь возвращался домой со славой и почетом. Он подарил тевтонцам много лошадей, а тамплиерам пятьсот марок серебром на возведение стен и башен сирийской крепости Атлита.

Стройными рядами немецкие крестоносцы покидали опостылевшую песчаную землю Египта. На заматерелых, загорелых лицах северных воинов играли улыбки, у некоторых больше похожие на оскал из-за увечащих шрамов, у других – вымученные, у остальных – усталые, но радостные. Много друзей осталось лежать в песках. Они никогда не увидят дом. Они обрели вечный приют. И кто знает, что впереди у тех, кто остался жив? Во главе войска ехал сам герцог Австрийский. Пронзительный взгляд его холодных глаз в последний раз осматривал Дамиетту, так и оставшуюся для него неприступной. Лихтендорф знал одну из основных причин, почему герцог возвращался в Австрию, и поделился этим со Штернбергом. Самодурство папского легата Пелагия доводило Леопольда Австрийского до бешенства, но, чтобы не поссориться со Святым престолом, он вынужден был сдерживать свои чувства. Пелагий, откровенно бравировавший благосклонностью к нему папы римского, его именем и именем Господа, продвигал в жизнь все свои идеи, которые чаще всего были бредовыми, показывающими откровенную бездарность человека в сутане, стремящегося играть в полководца. Герцог понял, что, имея рядом с собой Пелагия, нормально вести войну невозможно и конец ее будет печален, если командование окончательно перейдет к нему в руки. Поэтому он решил завершить поход, пока еще есть возможность достойно сделать это.

Вот герцог поравнялся с печальной процессией и узнал графа Штернберга. Они обменялись взаимными приветствиями, и герцог спросил, кого несут в гробу. Штернберг сказал, что это его брат – граф Конрад фон Лотринген. Леопольд Австрийский нахмурил лоб, как бы припоминая этого рыцаря, а потом, видимо поняв,