о ком идет речь, высказал графу свои соболезнования и спросил, намерен ли он сражаться дальше или отправляться домой. Штернберг ответил, что он и его друзья будут биться до конца. Герцог пожелал ему удачи и сказал, что никогда не забудет такого славного рыцаря, как граф фон Штернберг. Не мог он проехать мимо и Карла фон Лихтендорфа. Леопольд Австрийский сказал, что ждет его у себя при дворе, когда Крестовый поход завершится. Потом герцог пришпорил коня, оставляя печальную процессию позади.

Пристань была полна народу. Рядом с кораблями, принимавшими крестоносцев, разгружались генуэзские и венецианские галеры. Они привезли много продовольствия и древесины для осадных орудий. В гавань входило судно из Тира, доставлявшее товары для короля Иерусалимского. За ним шли три судна тамплиеров и высокобортный византийский дромон, привезший богатых купцов с вооруженной охраной. И всюду сновали мелкие рыбацкие суденышки, насквозь пропитанные запахами морепродуктов.

Когда гроб с телом Конрада погрузился на корабль, в сердце Штернберга, стоявшего на берегу, что-то дрогнуло и окончательно оборвалось. Он поднял ладонь в знак прощания, и воины Конрада на борту и Зигфрид Когельхайм ответили ему тем же. Граф более не мог оставаться в гавани – ему было здесь плохо, казалось, что свежий морской воздух не освежает, а, наоборот, душит. Штернберг не оглядываясь пошел обратно. Его друзья последовали за ним.

А Зигфрид Когельхайм стоял у кормы до тех пор, пока не исчезли вдали громадные башни Дамиетты, а египетская земля не превратилась в узкую полоску на горизонте. Только после этого он спустился в трюм и припал седой головой к просмоленным доскам гроба.

На следующий день в гавань пришло венецианское судно, и на нем приплыл Лесовик, отосланный Эйснером с заветным сундучком для братства, и Фриц, которого Штернберг посылал домой, как только начались первые штурмы башни Косбари.

Фриц пришел в шатер Штернберга, уже зная о печальной участи Конрада фон Лотрингена. Ему сообщили встретившие его рыцари графа. Фриц, молодой человек лет двадцати, не сдержался и заплакал. Он так и вошел к графу с покрасневшими глазами, растирая по щекам катившиеся слезы.

Штернберг очень обрадовался Фрицу и тут же пригласил его за стол, но молодой слуга отказался, ибо никак не мог успокоиться. Граф грустно улыбнулся и похлопал юношу по плечу.

– Ничего не поделаешь, друг мой, такова жизнь! Вчера мы отправили тело Конрада домой, а сегодня ты принес вести из дома, в которых наверняка многое предназначено моему брату.

– Вы правы, сеньор! Я привез письмо господину графу от его жены, и в письме от вашего отца и матери тоже говорится о нем, уж это точно! Ох, как же тяжело! Как жалко сеньора Лотрингена! Он был таким добрым! И сынишку его жалко!

– Ну, Фриц, не реви. Будь мужчиной! Слезами брата не воротишь. Давай письмо.

– Все три письма? Здесь еще от госпожи Хильды и госпожи Хельги.

– Письмо от Хельги? Что ж, давай и его! Не оставлять же его тебе! Спрячу его подальше, а когда вернусь домой, верну Хельге. А другое отдай барону фон Данфельду, он будет без ума от счастья.

– Вот эти письма, сеньор. А еще вот новый плащ и сюрко, сотканные собственноручно графиней для своего мужа! Они хранят ее слезы и поцелуи! Господи! – Фриц заплакал пуще прежнего. – А эту маленькую глиняную фигурку сделал сам маленький сеньор Фридрих! Так он изобразил своего отца.

Увидев вещи, которые гонец вынул из своей походной сумки, граф сам еле сдержался, чтобы не пустить слезу. Он велел Фрицу идти отдыхать, а сам остался читать письмо из дома.

В письме было много нежной лирики матери и практических советов отца. Граф узнал ее витиеватый почерк. Строчки дышали родиной, домашним очагом, теплом родительских рук. Маленький клочок бумаги принес невыразимое словами ощущение счастья и тоски по дому, приправленное горечью от смерти брата.

У входа в шатер Штернберг услышал голос Касселя. Граф положил письма в свой походный сундук и вышел наружу. Барон стоял, радостно потирая руки, и улыбался.

– Мне Данфельд сказал, что твой слуга привез письма из дому. Ему он принес, а мне нет, почему? Штернберг, это не по-товарищески! Мог бы сказать своему слуге, чтоб и ко мне зашел, а то я вынужден прийти сам просить! Ну да ладно! Где письмо для меня? На днях собираюсь домой отплывать, вот хочется в дорогу хорошее узнать. Ты ведь прочитаешь мне, а, дружище?

– Слушай, Кассель, я сам искренне удивлен, что Фриц не принес тебе письма и даже не упомянул о нем! Но бедный малый так был расстроен гибелью моего брата, что, возможно, просто забыл. Он все время плакал, так что немудрено. Я сейчас его позову.

Штернберг кликнул неподалеку играющих в кости двух своих рыцарей и спросил, где Фриц. Они указали на палатку, куда слуга пошел отдыхать с дороги. Граф подмигнул барону и велел ему немного обождать, а сам направился в палатку. Фриц спал богатырским сном. Видимо, слезы вконец вымотали его, и казалось, ничто не может разбудить молодого храпуна. Но, как только граф, повысив голос, позвал его, Фриц тут же очнулся и стал тереть глаза.

– Ничего, бедняга, сейчас будешь спать дальше. Давай письмо для барона фон Касселя и храпи сколько душе угодно.

– Но, господин граф, письма нет.

– Как нет? Ты потерял его в дороге, растяпа?

– Да, нет же! Его и вправду нет. Ведь и некому его написать!

– Что значит некому? Пусть жена и дочки барона писать не умеют, но у них есть священник, и уж он наверняка…

– Но, господин граф, неужели ваши родные в письме ничего об этом не написали?

– О чем?

– Видно, не написали! Тогда мне придется вам рассказать эту печальную историю.

– Говори, что случилось! Я слушаю.

– Боюсь, как бы с господином фон Касселем чего не сделалось, ведь сказать такое…

– Фриц, хватит пустой болтовни! Говори все по порядку.

– Вся семья господина барона мертва.

– Что произошло? – судорожно сглотнув, вымолвил граф.

– Простуда! Проклятая простуда! Этой зимой в Касселе многие заболели. Говорят, какой-то заезжий гость принес. То ли в женихи старшей дочке барона набивался, то ли уже был женихом? Никто этого уже не узнает, ибо и он преставился. Причем самым первым, всего через несколько дней после приезда. Говорили, целую ночь задыхался, кричал, что горло как в тисках и глотать невозможно, а к утру его уж мертвым нашли в кровати. А уж потом одна за другой все дочки барона и сынишка заболели. Пятнышками какими-то красными покрывались, кашляли сильно и умирали. Что