Мне нравится тот мой образ, который сложился у Винса. Крутая девчонка, не нуждающаяся в спасителях.

– Кто это сделал? – В его голосе больше любопытства, нежели возмущения.

– Кит, – фыркаю я, – тот здоровый безмозглый громила.

– Ничего себе! – присвистывает Винс. – Ты в курсе, что он к тебе неровно дышит? Об этом все знают. Ребята над ним уже ржут.

– Могли бы и мне рассказать. Может, у нас стали в водопроводную воду добавлять «Виагру»? По-моему, я никогда не была похожа на секс-бомбу. – Я принимаюсь ковырять гравий носком ботинка. Ну почему я все время забываю, что не стоит шутить со всеми направо и налево? – Он пытался сказать мне то, что я не горела желанием слышать. И схватил меня за руку, чтобы заставить его выслушать. Ничего более. Это не было насилие. Он просто ездил мне по ушам.

Все это я пытаюсь объяснить Тому.

– Это была попытка схватить другого человека на работе. В результате которой у этого человека остался синяк. Это совершенно недопустимо!

Глаза Тома горят оранжевым огнем. В моем черно-белом мире это единственный цвет. На один сумасшедший головокружительный миг меня охватывает желание оказаться в его объятиях и чтобы эти огромные ручищи бережно прижали мою голову к этой широкой груди. Тогда никто не осмелился бы наставить мне синяков.

– С этим малым лучше не связываться, приятель, – советует Винс Тому. – Он настоящий верзила. – Винс замечает выражение лица Тома и отводит глаза; его губы кривятся в усмешке, которую наполовину скрывает сизый дым. – Хотя ты, может, и справишься. Ты явно завсегдатай качалки.

– Не-а.

– Такое тело бывает от тяжелого труда, – говорю я Винсу.

От его насмешливых, с сексуальным подтекстом подколок я начинаю раздражаться. Разговаривать с Винсом – все равно что пытаться насадить живого червяка на рыболовный крючок.

И тут меня пронзает мысль, от которой мое сердце готово остановиться. Мы с Винсом – два сапога пара. Как Том вообще меня выносит? Вот черт! Не просто так я связалась с Винсом: он – это я. Пирсинг у него в языке подмигивает мне в тусклом свете. Мой собственный пирсинг подмигивает ему в ответ из чашки лифчика под одеждой. Мы с ним так похожи, что могли бы быть близнецами.

– Серьезно, мне нужно ехать. – Я открываю дверцу машины. – Ты меня запер.

– А она мастерица сбегать, да? – говорит Том Винсу, и в его тоне неожиданно прорезаются товарищеские нотки.

– Да уж, в этом она профи. Ну, что еще у тебя нового, приятель? Я слышал, ты женишься на той сексапильной брюнетке? Поздравляю!

Я выболтала это Винсу во время одного из моих грустных алкомарафонов в баре «У Салли». Я и не думала, что он на самом деле меня слушал. Бог весть, что еще я тогда наговорила.

Щеки у меня начинают пылать от смущения. Связка ключей ведет себя как последняя сволочь, все ключи перепутались и сцепились друг с другом. Я принимаюсь яростно ими трясти, чтобы не слышать ничего о грядущей свадьбе. Я этого не вынесу.

– Нет, мы разошлись, – перекрывает звон ключей голос Тома.

Я вихрем оборачиваюсь и, недоуменно сведя брови, смотрю на них обоих. Том никогда не лжет. С чего ему вдруг понадобилось говорить неправду сейчас?

– О! Мне очень жаль.

Кажется, эта новость огорчила Винса. Он переводит взгляд с меня на Тома, что-то обдумывая, потом, видимо, приходит к какому-то решению и, оторвав свой зад от капота машины, давит каблуком окурок и неторопливо направляется ко мне. Ботинки у него практически ничем не отличаются от моих.

Он обнимает меня за талию и, обдав тошнотворным никотиновым выхлопом, шепчет в ухо:

– Ты сегодня совершенно неотразима. Заезжай вечерком. Я как следует оттрахаю тебя.

Его нижняя губа щекочет мочку моего уха.

Надеюсь, у Тома не слишком острый слух.

Винс говорил вещи и похуже, с куда более грязными подробностями, но сейчас я отшатываюсь и отталкиваю его:

– Отвали!

У обочины тормозит машина доставки пиццы.

– Я заберу, – отрывисто произносит Том и, спустив Патти на газон, принимается рыться в кармане в поисках бумажника.

– Ну, брось. Я умею быть убедительным, и ты это знаешь.

Винс любит, когда я разыгрываю неприступность. Он точно такой же, как посетители нашего бара, которым нравится, когда с ними обращаются как с грязью. Зуб даю, будь я уступчивой и податливой, он потерял бы ко мне всякий интерес с первого же раза.

– Увидимся, Дарси, – говорит Том и скрывается в доме вместе с пиццей.

Патти семенит за ним по следам, гордо вздернув нос. Я внутренне сжимаюсь, готовясь услышать хлопок двери, но он закрывает ее бесшумно.

– Не надо здесь разъезжать, – с угрозой в голосе бросаю я Винсу. – Ему это не нравится.

Винс кивает и закидывает в рот жвачку:

– Я помню его со времен старших классов и помню, какими глазами он на тебя смотрел. Он даже как-то раз пытался со мной подраться. – Винс, похоже, удивлен; в его взгляде, устремленном на меня, появляется какое-то новое выражение. – Эй, а мы с тобой, оказывается, сто лет знакомы.

– Ты все перепутал. Это Джейми пытался с тобой подраться.

– Не-а, это стопудово был Том. Смотри, как бы он опять не влюбился в тебя, – говорит Винс шутливым тоном, однако его слова при этом кажутся абсолютно серьезными. – Такой же не переживет, если ты уедешь. Ну, пока.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, он прыгает в машину, дает по газам так, что двигатель оглушительно ревет, и, даже не взглянув в зеркало заднего вида, картинно сдает задом и с визгом шин уезжает. Я остаюсь стоять на месте, пытаясь успокоиться.

Как я все это время умудрялась не замечать, что сплю с собственным двойником в мужском обличье? Ну и что это было? Извращенный вид мастурбации?

Что-то в негромком звуке закрывшейся двери не дает мне покоя. Наверняка он решил, что я уступлю, плюну на Трули и сяду в машину к Винсу. Не могу сосчитать, сколько раз я садилась в бесчисленные черные машины. А он оставался дома. У нас так заведено. Если бы сбегание было спортивной дисциплиной, я была бы в ней абсолютной чемпионкой.

Как бы он опять не влюбился.

Как бы он опять не влюбился в тебя. Неужели я была настолько слепа? Если даже такой непрошибаемый тупица, как Винс, это знал?

Мой ключ с первой же попытки входит в замочную скважину входной двери, будто рука Лоретты направляет мою. Я иду по дому без единой мысли в голове, кроме мысли о том, что я должна найти Тома и сказать ему, что я исправлюсь. Стану лучше. Прекращу валять дурака.

Такое впечатление, что дом превратился в камертон. Не слышно ни звука, но я ощущаю какую-то вибрацию, низкий басовый гул, который отдается у меня в животе. Том стоит на кухне спиной ко мне, обеими руками опершись о глубокую старую раковину. Судя по всему, от моей личной жизни его тошнит.