У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекраснознаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру,им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что,создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в тоже время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают овредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершениеразговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом.Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своегознакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мнечеловека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г,на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятното, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но яв тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и еговедомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак неожидал, что попаду из огня да в полымя.

Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата.После хищения В-17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этими убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы япостепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходиливместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемоминформации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бывосстановить запасы".

В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокаяночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле ипосмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб идаже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый ктому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мнезахотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячегокрепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнулаголовой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне нехотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила,мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себясделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то —пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только яоставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они менятоже.

Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречуон что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…

— Устала? — это Эрик отреагировал на мой взгляд.

И проницательная, однако, личность, что-то такое успелзаметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезлиозабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, нодостаточно симпатичным. А может, мне так кажется?

Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться сним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами.

Мы пили чай, лимон я, естественно, не нашла.

— Как тебе все это? — осторожно спросил Эрик.

— Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, головаидет кругом, — призналась я. — И очень жалко старика. Совсем былодин!

— Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать,боялся тебя впутывать.

— Откуда ты знаешь? — вскинулась я. — Он что,рассказывал тебе обо мне?

— Говорил, что ты очень хорошая, — улыбнулся Эрик.

— Правда? — Я даже вскочила со стула. — Никтоникогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, —грустно призналась я.

Я залпом выпила полчашки горячего чаю, обожгла язык инемного пришла в себя. Что это я тут сижу и откровенничаю с абсолютнонезнакомым человеком?

— Значит так, вернемся к нашим проблемам, — строгосказала я. — Ты прочитал часть записок и убедился, что внушение мыслей нарасстоянии вполне, как сейчас выражаются, конкретная вещь?

— Допустим, — осторожно ответил Эрик.

— Я не утверждаю, что тебя чем-то опоили или накормили…

— Этого не может быть.

— Подожди! — отмахнулась я. — Я предполагаю,что тебе просто пытаются внушить какие-то действия. В данном случае, —сегодня это было — напечатать и сжечь платежку.

Это — репетиция. А потом, когда придут деньги, они внушаттебе, чтобы ты эту платежку напечатал и сам отправил куда там следует, чтобыони получили деньги.

— Сам понял, — надулся Эрик, — ты думаешь, уменя совсем с головой плохо?

— Теперь еще вопрос — что это за люди и где онинаходятся? — я решила не обращать внимание на амбиции Эрика и говориласпокойно. — Если верить запискам Валентина Сергеевича, то внушение лучшепроизводить с близкого расстояния. И эти всякие гипнотизеры тоже вызываютчеловека к себе в кабинет.

— Ты считаешь, у нас в доме живет гипнотизер? — сусмешкой сказал Эрик. — Или знаешь, был такой советский писатель-фантаст —Александр Беляев, я в детстве зачитывался, так вот, у него там одинсконструировал такой аппаратик и внушал всем подряд все, что хотел.

— И больших успехов, кстати, с помощью этогодобился! — ехидно подхватила я. — Беляева я тоже читала, «Властелинмира» называется. Так вот этот тип там и денег хапнул кучу, и даже сумел однойдевице внушить, что она жить без него не может. Кстати, у тебя там как, вголове, только насчет денег или про девиц тоже что-то имеется?

Я тут же пожалела о сказанном. Эрик покраснел так сильно,что белесые брови выделились на лице. Покраснел он не от смущения, а от злости.Он посмотрел на меня как-то странно, потом отвернулся и встал, чуть неопрокинув стул. Мы помолчали минут десять, после чего я, совершенно неожиданнодля себя, подошла и положила руки ему на плечи.

— Прости меня, я не со зла, это уж такой характер. Всемои мужья знают, что характер у меня скверный.

— Мужья? — повернулся ко мне Эрик. — У тебяих много?

— Трое, — честно ответила я. — Не подумайплохого, не трое одновременно, а по очереди.

— А этот, что я видел, он — который? — с интересомспросил Эрик.

— Последний.., и тоже бывший, — с совершенноненужной откровенностью ответила я. — Так что давай не будем ссориться, ямужчин не обижаю, расстаюсь с ними мирно.

Так о чем мы говорили?

— О девицах, — нахмурился он. — Ладно,откровенность за откровенность. У меня тоже была жена. Два года назад онаумерла…

— От рака, — неслышно произнесла я.

В моей голове все встало на свои места — и его одиночество,и высушенность горем, которую я приняла за надменность при первой нашейвстрече, и странная интонация Эрика, когда он рассказывал мне, кто такой УльрихМайер.