Скорее всего, они сразу же организуют какую-нибудьавтомобильную катастрофу… чтобы все выглядело естественно.

— Или самоубийство… Мол, поддался слабости, похитилденьги фонда, а потом совесть замучила и отравился.., или там, выбросился изокна.

— Но деньги, что характерно, не вернул! —остановила я мрачную фантазию Эрика. — Хватит расстраиваться, нужнодействовать. Теперь мы знаем их преступные замыслы…

— Или повесился… Одного я не пойму, — задумчивобормотал Эрик, — зачем этим, твоим злоумышленникам, нужно было убиватьменя? Что я им плохого сделал?

— Допустим, они видели нас вместе… — неувереннопредположила я.

— Ну и что? — Эрик пожал плечами, что мне очень непонравилось.

Хотя, если рассуждать здраво, то действительно — ну и что?Что теперь, злоумышленники будут убивать всех, кто находится со мной рядом?Тогда они должны были начать с мужей, особенно с Олега, он чаще всех приходит…Или они каким-то образом поняли, что Эрик дорог мне больше всех?

Интересно, как они это поняли, если я сама еще этого непонимаю.

— Значит, так, — начала я рассуждать вслух. —Вчера они узнали, что Еремеев нашел тайник. Обо мне он не сказал им ни слова.Далее, они приезжают в указанное место и находят там его труп. Можнопредположить несчастный случай, но поскольку чемоданчика нет, то они уверены,что либо я с кем-то, либо конкурирующая фирма пристукнули Еремеева и забралипрепарат и документы. А почему вообще я? Откуда они могут знать, что я что-тослышала про записки и препарат? Луиза у меня ничего не нашла и мне тоже ничегоне сказала. Еремеев им про меня ничего не сказал. Так что я совершенно спокойномогу и дальше притворяться полной идиоткой. Далее, дома меня нет, они моглипроверить это по телефону. И вот утром появляешься ты с Горацием, которогозлоумышленники хорошо знают. Стало быть, я слиняла куда-то, возможно просто кхахалю или к подруге, совершенно по другому делу и оставила тебе собаку,по-соседски…

Страшная догадка шевельнулась у меня в мозгу.

— Господи! Он стрелял не, в тебя… Он целился в Горация!

— Ну-ну, — начал было Эрик, но я уже сидела наполу рядом с Горацием и обнимала его.

— Гораций, миленький, ты цел? Они тебе ничего несделали?

— Он цел! — Эрик повысил голос, а Горацийпосмотрел на меня с большим изумлением: что это на меня нашло.

— Разумеется, они хотели убить Горация, чтобы полностьюменя деморализовать! — вскричала я. — И не спорь со мной, собака —это единственное, что у меня есть родного на свете. Они убили бы Горация, апотом шантажировали меня по телефону, что сделают со мной то же самое… Илипросто хотели лишить меня единственного защитника…

— Но ты же сама говоришь, что они, эти бандиты, вовсене могут быть уверены, что ты что-то знаешь о препарате!

Я попыталась поцеловать Горация в морду, но он ловкоувернулся.

— Ну хорошо, хорошо, — терпеливо продолжалЭрик, — ты же видишь, что Гораций жив и здоров, незачем впадать в панику.Теперь-то, когда убили того типа, похожего на Волонте, они точно знают, чтоконкурирующая фирма не дремлет. Ряды их редеют.

— Послушай, мне вот что пришло в голову, —оживилась я. — Нужно столкнуть лбами твоих и моих злоумышленников. Пускайони друг с другом борются, авось и сломают друг другу шеи. А пока вот что. Утебя на той вчерашней платежке ведь есть все, эти самые.., ну…

— Реквизиты.

— Вот-вот. Так их можно вычислить по этим реквизитам.Как ты говорил — фонд «Арвен»?

— Вообще-то говоря, попытаться можно. Нам на руку то, чтоденьги придут на счет моего фонда уже проконвертированными в рубли, так что ихбанк должен быть здесь, в России. Если бы деньги ушли куда-нибудь в Швейцариюили, не дай Бог, на Каймановы острова, ничего нельзя было бы выяснить. А так вРоссии.., кое-какие связи в банковском мире у меня есть, так что можно выйти наих след. Хотя, конечно, это нарушение тайны вклада, но думаю, раз они действуютнечестно, то и мы тоже можем поступить также, хотя мне это и глубоко претит…

— Ну-ну, для хорошего дела можешь один раз поступитьсяпринципами.

— Все зависит от того, что они собираются потом делатьс деньгами, — продолжал Эрик, никак не отреагировав на мою шпильку. —Если они эти деньги снова проконвертируют — на этот раз в валюту — то послеэтого они исчезнут бесследно. А вот если деньги нужны им наличными, а этовесьма вероятно, хотя бы часть — для расчетов со всякими исполнителями, дляоплаты разных счетов, то они должны появиться в банке…

Причем, зная психологию этой публики, их недоверие ко всемна свете и больше всего — друг к другу — можно рассчитывать на то, что в банкеили рядом с ним появится значительная часть команды.

— И тогда мы сможем натравить на них тех,других! — в полном восторге воскликнула я. — А пока ты все-такидолжен пойти на работу, а то твои подчиненные будут очень волноваться, потомучто раньше, как я понимаю, ты на работу никогда не опаздывал.

— Мало ли чего я раньше никогда не делал! —вздохнул Эрик.

— Например… — прищурилась я.

— Мне не хочется уходить, — пожаловался он, —не хочется идти на работу.

— Подумаешь, невидаль! — отмахнулась я. —Мне, например, раньше никогда не хотелось идти на работу.

По глазам Эрика я поняла, что для него такое раньшесчиталось немыслимым. Что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз.

— Я знаю способ подсластить пилюлю, — улыбнулась яи поцеловала его тихонько в уголок губ. — Ты думай, что рабочий деньпройдет быстро, а вечером мы с Горацием будем тебя ждать.

Горация я упомянула, чтобы соблюсти приличия. Эрикприободрился и собрался уходить, только я попросила, чтобы он, когдаокончательно уже пойдет на работу, зашел бы ко мне и занес записки ВалентинаСергеевича, я хотела бы их дочитать.

Его не было долго, так что я уже начала волноваться. Наконецраздался неуверенный звонок. Эрик стоял на пороге, но Боже мой, как онотличался от того Эрика, что покинул полчаса назад мою квартиру. Тот былкрепкий, достаточно молодой мужчина, правда, худой и с заботами на лице, но всеже, после трогательного общения со мной, вполне благополучный. Теперь же напороге стоял неврастеник с абсолютно серым лицом и затравленным выражением вглазах.

— Что случилось?

— Ничего. — Он пошатнулся, я едва успелаподставить ему стул. — Сейчас, когда я был там, у себя, вдруг опятьначалось. Я очнулся и ничего не помню. Минут пятнадцать так просидел. Этоужасно…

Действительно, все было ужасно. Я прижала его бедную больнуюголову к груди.

Эрик совсем пал духом.

— Что все это значит? За что мне такое? — бормоталон.