– Я так и называю мать Евдокию – «моя вторая мама», – закончил свой рассказ Камеран.

– А что случилось с другом твоего брата? Он погиб? – спросила Катя.

– Нет, жив-здоров и вышел из этой аварии, отделавшись лёгким испугом. Но когда увидел меня, всего переломанного и без сознания, решил, что я не выживу, и бросил меня. А брату сказал, что я отказался ехать и полетел самолётом. Вот такой друг.

– Когда всё это произошло?

– Полтора года назад.

– Теперь у тебя уже есть связь с родными? Как ты живёшь, чем занимаешься? – поинтересовалась Катя.

– Мать Евдокия разыскала моего брата, но от родителей решили всё скрыть, чтобы не волновать их: у мамы больное сердце. Они только сейчас узнали, когда я самостоятельно стал делать первые шаги и поверил, что поднимусь. Я выслал им свои фотографии.

Юноша вынул из пиджака небольшой пакет фотоснимков и протянул Кате.

– Посмотрите. Это мои родители.

Катя взяла фотографии. Пожилая супружеская чета была одета в традиционном арабском стиле. Мужчина – в белой широкой рубахе, туго стянутой в поясе ремнём, в белых, сужающихся книзу штанах; на голове – платок, охваченный сверху шерстяным чёрным жгутом. Женщина – в вишнёвом халате и цветных шароварах; на голове – цветной шёлковый платок. Снимок был сделан до войны, на фоне минарета, высившегося над старенькой мечетью, уже частично заслонённой плотно застроенными современными кварталами узких улочек Багдада.

– А это мы в прошлое Рождество возле ёлки с моими новыми друзьями и моей второй мамой Евдокией, – прокомментировал Камеран снимок, оказавшийся следующим в руке Катерины.

С фотографии на неё смотрела школьная подруга Саша.

– Сейчас мы живём в лагере для беженцев, – продолжал рассказывать юноша. – У меня статус беженца, и я получаю пособие, которое в основном, откладываю. Нас обеспечивают всем необходимым по линии ООН. Мы хорошо живём. Один раз в неделю к нам приезжает представитель организации и привозит по списку всё необходимое, что мы заказываем.

Санька, неужели это ты? – не слыша собеседника, прошептала Катя. – Так, а теперь подробно – с этого места и всё по порядку, – решительно произнесла она, держа Сашину фотографию.

Наверное, у неё был достаточно странный вид, потому что парень даже изменился в лице.

– Что с вами? С какого места? – испуганно спросил он и потянулся за снимком.

– Извини, не волнуйся, пожалуйста. Тебя мне тоже Аллах послал. Дело в том, что я разыскиваю свою школьную подругу, а ты, оказывается, знаешь, о ком идёт речь. Её зовут Александра, только ты называешь её мамой Евдокией. Мне сообщили, что она коротает век в свалявском монастыре, и я еду туда. Однако ты сказал, что живёшь в Ужгороде. Так где же она сейчас?

– Да, действительно, она в Сваляве, уже полгода. Это же прошлогодний снимок.

– А почему мама Евдокия решила туда перебраться, ты знаешь?

– Я не знаю причину, но она сказала, что хочет уединиться и уйти от всего мирского. Так как правила там очень строгие, навещать меня она больше не может. Выходить можно только один раз в году, и то по очень серьёзной причине. Я мечтаю сам к ней приехать, когда смогу ходить. Только не думаю, что это ваша подруга. Она сказала, что у неё никого нет, совсем никого. Может, вы ошиблись?

– Нет, миленький, не ошиблась! Уж Саньку-то я из тысячи монашек узнаю. Ты когда-нибудь видел такие же глаза, как у неё?

– Нет, – тепло улыбнулся Камеран.

– Ну вот! И я не видела. А говоришь – ошибаюсь.

– Слушай, а мобильными телефонами монашки пользуются? – с надеждой спросила Катя.

– Вы что, шутите? Нет, конечно.

– Понятно. Значит, говоришь, нет у неё никого? Ну, это мы ещё посмотрим!

Катя задумалась.

– Ты даже не представляешь, как я рада встрече с тобой! Но, кажется, мы уже подъезжаем ко Львову. Желаю тебе скорейшего выздоровления и воссоединения с братом. И ещё один вопрос, если можно. Ты говорил, что едешь из евпаторийского санатория. А вошёл в купе поздно ночью, когда мы уже были за пределами Крыма. Чтобы я не ломала над этим голову, проясни момент, пожалуйста.

– Я не ночью вошёл, а ехал в соседнем купе. У меня была верхняя полка, и я ждал, когда придёт ещё пассажир, чтобы поменяться с ним местами. Но вошла старушка, и тогда проводник привёл меня к вам.

– Спасибо, теперь всё понятно, – улыбнулась Катя.

22

Два часа спустя Катя тряслась в прокуренной грязной электричке «повышенной комфортности», как её назвал проводник поезда. Вечером она вышла на станции Свалява и пошла к стоянке такси: сначала нужно было найти себе место для ночлега. Таксист посоветовал один из множества санаториев – с бассейном и тренажерным залом. «Уж не знаю, воспользуюсь ли я услугами тренажерного зала, но поплавать после такого путешествия было бы недурно», – подумала Катя.

Женский монастырь стоял рядом с шоссе. От посторонних глаз его скрывал высокий каменный забор. Напротив монастыря на небольшом возвышении многозначительно расположилась скульптурная группа – святые Кирилл и Мефодий. Над массивными воротами монастыря красовались искусно расписанные фрески. Из-за высокого забора виднелся ярко-синий купол церкви, украшенный золотыми звёздами. Катя нажала на кнопку звонка в воротах и приготовилась к длительному ожиданию. К её удивлению, дверь очень скоро отворилась, и монашка, одетая во всё чёрное, приветливо сказала:

– Здравствуйте. Что вы хотели?

– Я приехала повидать свою подругу – Александру Ильину.

– Подождите, пожалуйста. Сейчас я узнаю у матушки, есть ли у нас такая. Мы здесь под другими именами, – ответила монашка и исчезла за тяжёлой дверью.

Катя прождала минут двадцать. Наконец дверь открылась, и в её проёме появилась высокая черноглазая женщина с правильными строгими чертами лица. Видимо, сама мать игуменья. На вид ей было лет сорок пять.

– Пройдёмте со мной, – предложила она сухо, не поздоровавшись, окинув Катю серьёзным взглядом. – Вообще-то, у нас неожиданные визиты не приветствуются. Но так как монастырь новый и ещё достраивается, мы разрешаем туристам посещение нашей церкви. Так что проходите.

Она открыла ключами двери церкви и, перекрестившись, вошла внутрь, приглашая жестом и гостью.

– Спасибо, – кротко ответила Катя и вошла вслед за нею.

Церковь была новая и очень красивая. Кое-где ещё не были закончены работы по росписи, но золотое сияние, исходящее из-под купола, и цветные витражи больших арочных окон освещали весь зал и создавали праздничное, радостное настроение.

– Сейчас придёт ваша подруга.

Мать игуменья удалилась, оставив её в одиночестве.

Катерина прошла вдоль иконостасов и подняла глаза наверх – туда, где под сводами храма сияли яркие росписи. Она не успела разглядеть всё убранство церкви, когда услыхала звук открывающейся двери и в то же мгновение увидела Александру. Кате показалось, что Саша не шла, а парила над землей, настолько спокойны, плавны и грациозны были её движения. Даже чёрный цвет одежды был ей к лицу. Правда, немного старил чёрный платок, повязанный низко над бровями, приглушая яркую зелень глаз и подчёркивая каждую морщинку. Саша как будто была прежней, но в то же время новой и чужой, не знакомой Кате. Они крепко обнялись, и Катя почувствовала под своими ладошками худенькую спину подруги, с выступающими, как у подростка, острыми лопатками. Ком подступил к горлу, и слёзы застелили глаза. Катя хлюпнула носом и ещё крепче прижала Сашу к себе, боясь оторваться и разрыдаться, несколько раз глубоко вздохнула и взяла себя в руки.