– Бред какой-то.

– Неужели? Мы не можем связать происходящее ни с одним конкретным человеком, ни с одним централизованным источником. Но все эти вещи связаны между собой и подчиняются какому-то порядку, тренду.

– Совсем не обязательно.

– Да ладно.

– Обсудим все это позже, хорошо? А сейчас мне надо напечатать заметку, переделать первую страницу и вставить ее в макет. Типография должна была получить его сорок пять минут назад. Мне придется звонить им и объяснять, что придется подождать еще час.

– Хочешь, чтобы я посмотрел, не остался ли кто-то в отделе новостей?

– Нет. Все уже ушли. Я даже Джин отправил домой.

– У Фарука вечерняя лекция. Могу вызвать его.

– Нет, я все сделаю сам. Это работа для одного человека. А ты отправляйся домой. Встретимся в общаге.

– И обсудим неожиданную склонность нашего универа к насилию?

– Сколько твоей душе будет угодно.

– Ладно, Лу Грант[45]. – Хови хихикнул. – Пока.

– Пока. – Джим проводил Хови до двери и посмотрел, как его друг катится по коридору в сторону лифтов.

В одиночестве он вернулся в отдел выпуска.

* * *

Это заняло у него больше времени, чем он предполагал.

Джим рассчитывал на час, сказал людям из типографии про полтора, но прошло почти два часа, пока макет наконец был готов. И проблема заключалась не в статье Форда. Да и саму полосу Паркер переделал достаточно быстро. Но в процессе он заметил массу ошибок – орфографических и синтаксических, – из-за чего был вынужден перепечатывать и вновь вставлять по нескольку строк в каждый материал.

После этого он стал проверять другие полосы.

И исправлять ошибки и в них.

Завтра редакторам предстоит выслушать не очень приятную лекцию.

С подачей материала в типографию Джим опоздал на добрых три часа, но он позвонил и объяснил ситуацию. В типографии ему сказали, что работы у них сегодня не очень много, так что все равно газета будет напечатана и готова для распространения к шести часам утра.

Джим быстро прибрался в помещении, выключил всю аппаратуру, погасил свет и запер дверь. Потом прошел в отдел новостей и забрал свой рюкзак.

Было уже больше одиннадцати; Паркер находился в кампусе начиная с семи часов утра. Шестнадцать часов. Он так устал, что чуть не уснул в лифте, убаюканный едва заметным покачиванием крохотной кабины. Потом она остановилась, дернулась, и Джим проснулся как раз в тот момент, когда раскрылись автоматические двери.

На нижнем, сейчас абсолютно пустом, этаже здания стояла полная тишина. Даже продавцы пончиков уже разошлись по домам. Холл освещали притушенные флуоресцентные лампы на высоком потолке, но свет отражался от стекол, и мир за окнами выглядел бесформенным и черным. Джим шел по выложенному плиткой полу, и эхо его шагов разносилось по помещению. Дойдя до входной двери, он приоткрыл ее. В лицо ему пахнуло холодным воздухом, который ворвался внутрь из-за разницы в давлении, и он полностью распахнул дверь и вышел на улицу.

Так поздно в кампусе Джим никогда еще не бывал. Когда он уезжал из него раньше, рядом всегда оказывалось несколько запоздавших студентов: одиноких ботаников, идущих от библиотеки к своим машинам, или влюбленных парочек, сидящих на каменных скамейках возле цветочных клумб. Но сегодня даже библиотека была уже закрыта, и все вечерние лекции давным-давно закончились. Фонари во дворе горели вполнакала, а окна зданий были черными.

От вида темного, пустого кампуса бросало в дрожь, и Паркер крепче сжал коробку с макетом газеты. Когда он торопился на парковку, звук его шагов громко раздавался в пустоте, и единственным звуком, который с ним конкурировал, был отдаленный гул транспорта, проносившегося по Имперскому шоссе.

– Неплохая ночка.

Услышав голос, Джим дернулся, споткнулся и чуть не упал. Из тени возле здания возник мужчина – невысокий, коренастый, с густой, неухоженной бородой.

– Или, может быть, не так уж она и хороша, а?

Мужчина вышел на неяркий свет, и Джим увидел перед собой преподавателя. Или, по крайней мере, он был на него похож. Пожилой, в твидовом пиджаке. Но что-то с ним было не так. Даже в полутьме его глаза ярко сверкали и, казалось, совсем не мигали. Он не отрываясь смотрел Джиму в лицо.

– Ну да, – Паркер попытался проскочить мимо него, – как скажете.

– Я знаю, что здесь происходит, – сказал мужчина.

Джим остановился и повернулся к нему лицом.

– Этот Университет – Зло. И будет становиться все хуже и хуже. Чтобы его спасти, нам необходимо уничтожить этого сукина сына. Взорвать его ко всем чертям. – Мужчина ухмыльнулся, но его невероятно серьезный взгляд ничуть не изменился, и ухмылка исчезла так же быстро, как и появилась.

– Я опаздываю, – сказал Джим. – Мне надо бежать.

– Спросите доктора Эмерсона. Он знает, – сказал мужчина. – Сейчас еще не поздно.

Джим продолжил свой путь, не оборачиваясь и глядя прямо перед собой. Перед ним раскинулась темная парковка. Слишком темная. В попытке сократить операционные расходы администрация установила в фонарях, расположенных по сторонам парковки, энергосберегающие лампы. Эти лампы постоянно мигали, но даже когда они работали, то работали вполсилы. И вместо полутьмы на парковке царил полусвет – то тут, то там виднелись слабые и размытые круги света, которые с расстоянием сходили на нет. Отсюда Йен уже мог видеть свою машину. Когда утром он приехал из общаги, был самый час пик; ему еще повезло, что удалось найти место. Но сейчас его «Хёнде» одиноко стояла на почти пустой парковке – одна из немногих машин, оставленных здесь на ночь.

Сойдя с тротуара, Джим облизал губы. Идя по асфальту, он чувствовал себя голым и незащищенным и никак не мог избавиться от ощущения, что этот мужчина, преподаватель или кем бы он ни был, наблюдает за ним, глядя ему в спину. Джим старался идти спокойно и вести себя так, будто ничего не произошло, но чем больше он старался, тем больше понимал, что ему это мало удается. Ему казалось, что его шаги стали неловкими, а поведение – неестественным. Джим попытался небрежно оглянуться, чтобы проверить, здесь ли еще этот преподаватель, но тени были слишком черными, да и отошел он уже достаточно далеко.

Слева от него что-то треснуло, как будто сломали ветку.

Он дернулся. И бегом преодолел оставшееся до машины расстояние.

Ночью были перебои с напряжением, и вместо того, чтобы проснуться под звуки радио в предрассветных сумерках, Фэйт пробудилась под громкое тарахтение мотора «Шеви» их соседа Мартинеса. В окна лился яркий свет утреннего солнца. Она мгновенно села в кровати, увидела цифры 12.00, мигающие на будильнике, быстро накинула халат и бросилась в комнату матери. Как и ожидалось, той уже не было дома. Механические часы на туалетном столике показывали 9.35.