Человек, спотыкаясь, подходил ближе, шел — и неспешно,монотонно бил в зажатый под мышкой маленький цилиндрический барабан. Не менялтемпа. Просто — играл так, будто от этой игры жизнь его зависела. Дэнни видел:кисти рук и запястья человека перебинтованы лоскутьями, и все равно — пальцы вкрови.

Дэнни стоял. Ошеломленный. Ведь слышал, как играют туземныемузыканты на самых немыслимых ударных — хоть на долбленом стволе древесном,хоть на канистре ржавой, хоть ДЖЕМБЕ, барабанах резных, козьими шкурами сверхуобитых. Но никогда не доводилось ему слушать звучания такого, как у странногоэтого африканского барабана — такого богатого, такого прекрасного, такимнеобычным эхом отдающегося.

В студии он немало поваландался с ударными синтезаторами,ревербаторами — да мало ли сколько их там еще, технологий новых, хакеровкомпьютерных в музыкантов превращать призванной! Только барабан этот, сильный,ясный, звучал НЕ ТАК — в самое сердце поражал, зачаровывал, так, что пронеприглядную внешность барабанщика сразу позабудешь.

— Это… что? — вопросил он.

— Sept-cent francs, — нервно выдохнул мальчишка, уступаяцену, и подтолкнул бутылку поближе.

Дэнни двинулся к спотыкающемуся человеку, губы раздвинуты вширокой улыбке, между зубами — песчинки. Барабанщик перевел взгляд на него —нет, сквозь него, глаза — как два пулевых отверстия, зияющих в черепе. Дэннишагнул назад — и поймал себя на том, что сделал это в такт барабанному бою.Барабанщик заметил наконец слушателя, посмотрел на него. Смотрел — а Дэнни всепытался запомнить ритм, каленым железом вжечь его в свое сознание, нечтонастоль завораживающее, что просто ОБЯЗАНО украсить новую песню"Блицкрига".

Он вгляделся в цилиндрический барабан. Попытался вычислить —чем же создается столь странный, сдвоенный резонанс? Может, там внутри — тонкаямембрана? Посмотреть — ничего. Лишь причудливая резьба на дереве,отполированном пропотевшими ладонями, лишь гладкая темно-коричневая кожа. Когдазнаешь — африканцы обтягивают свои барабаны всеми мыслимыми и немыслимымикожами, глупо и пытаться определить, с кого содрана эта.

Дэнни вопросительно уставился на барабанщика. Попросил:

— Est'ce-que je peux l'essayer? Разрешите попробовать?

Тощий человек не ответил. Просто — передвинул, не нарушаясвоего одержимого ритма, барабан так, чтоб Дэнни мог его коснуться. Из-под распахнувшегосяпальто на Дэнни жарко пахнуло гнилью — аж отшатнулся сначала, но взял себя вруки, потянулся к барабану.

Пальцы заскользили по гладкой барабанной коже, принялисьлегонько по ней постукивать, глубокий звук, показалось, отрезонировал своим собственнымритмом, прямо как сердце бьется, кайф!

— Est-ce-que c'est a vendre? Продается?

Вытащил для начала тысячефранковую купюру, ну, да, точно, уних тут вода восемьсот стоит, а уж за эту штуку подороже сдерут. Человек рванулбарабан обратно, притиснул к груди, замотал отчаянно головой — и все это времяодной рукой выбивал беспрерывную дробь.

Дэнни извлек еще две тысячи, отметил разочарованно, чтовыражение лица странного барабанщика и на йоту не изменилось.

— О кей, ладно, а ваш барабан — откуда? Где достать такой?Ou est-qu'on peut trouver un autre comme sa? — Он засунул почти все деньгиназад в рюкзак, всунул остаток — двести франков — в кулак барабанщика, в руку,словно из мореного дерева вырезанную. — Ou? Где?

Человек насупился. Кивком указал куда-то назад, к Мандарскимгорам на границе меж Камеруном и Нигерией.

— Кабас.

Развернулся и заковылял дальше. И бил, и бил в барабан,размеренно, в такт шагам… Дэнни проводил его взглядом, а после заспешил ккиоску, выдергивая карту из рюкзака и торопливо ее разворачивая.

— Где этот Кабас? Это что — селение? C'est un village?

— Huit-cent francs, — мальчишка опять требовал за водуисходную цену.

Дэнни купил воду — и мальчишка объяснил ему дорогу.

Переночевал он в гаруанской гостинице — право слово, рядом сней заштатный "Мотель номер шесть" бы императорским дворцомпоказался! Второпях — поскорей в дорогу, поскорей добыть себе барабан! —растолкал местного кабатчика, уломал кое-как сготовить яичницу на завтрак.Глотнул водицы из восьмисотфранковой бутылки, остальное приберег на долгийвелосипедный путь и — закрутил педали навстречу оживающему звуками раннемуутру.

Выехал из Гаруа по главной дороге, впереди — горы, кругом —под хрустальным небом — только саванна да колючий кустарник. Прямо перед носомвозились в пыли голуби. Подъехал поближе, и — белая вспышка взметнувшихсяхвостов, тревожное гульканье — голуби взмыли к редким деревьям. Воздух отзывалдымным привкусом горящей травы.

Он думал — точно, это совсем по-другому, когда ездишь ПОСВЕТУ, когда ни стен, ни окон, что есть, то и ощущаешь, — не МИМО ПРОЕЗЖАТЬ!Чувствовал дорогу под колесами, солнце, ветер на коже. Странная страна казаласьне столь экзотичной — но зато, ясное дело, реальной.

Дорога из Гаруа, поначалу — широкая, шоссейная, к северуделалась много уже. Колеса подпрыгивали на ухабах, повизгивали на камнях.Позади остались жалкие хлопковые поля, пошли пожелтелые равнины, сплошь сухаятрава да колючки, сплошь валуны да высоченные муравейники. Часикам так кполвосьмому горячий ветер стал сильнее, ароматнее — точь-в-точь жимолость. Всевокруг аж вибрировало от зноя.

Еще час — и дорога все хуже, ничего, Дэнни, главное — держикурс, дыши глубже, на транс уже похоже, ничего, главное — вперед, к горизонту.Барабаны. Кабас. Долгие дороги прочищают мозги. Только вот трудноконцентрироваться, объезжать рытвины поглубже и камни побольше.

А впереди, над холмами, на западе, на востоке, — словноколонны каменные, на вид — то пирамида, то грудь женская, то фаллос гигантский.Дэнни такие скалоподобные образования раньше на фотографиях видел, знает —когда-то здесь вулканы извергались, теперь миллионы лет прошли по вертикальнымстолбам лавы.

Да и дорога-то — разъедена, неровная, как стиральная доска,петляет влево, уклоняется от хаоса валунов, продирается сквозь колючие рощицы.Остановиться. Попить малость водички. Поглядеть на карту. Парнишка, что водой вкиоске торговал, ногтем царапнул то место, где вроде должен быть Кабас, но накарте такой надписи нет.

Полчаса — вверх, по холму, уже не утоптанная дорожка —жалкая тропка, только и следи, как бы увернуться от колючек, не получить пофизии сухим стеблем дикого проса. Армии трепещущих стрекоз — ладно, вреда нет,а вот от мельтешащей у самого лица мошкары просто двинуться можно, как ни давина педали — не удрать.