Я писала статьи о медицине, здоровом питании, лекарственных препаратах, инновациях в области женских колготок. Написала книгу о грустном маленьком иллюзионисте, но о Ёжкине… ничего.

А маленькая девочка из далёкого посёлка в бескрайней стране, борющаяся с несправедливым и страшным недугом, ждала третью книгу. Верила в Ёжкина, как в своё выздоровление. В то, что силы добра всегда побеждают зло, а маленькие храбрые дракончики живут вечно.

Спала я плохо, очень плохо. Одновременно было холодно, будто окна распахнули настежь, впуская сибирский мороз, невыносимо душно, вдобавок жарко, как в парной.

Мысли о Ёжкине подняли с самого дна души воспоминания, всколыхнули утрамбованный метровый ил. Поднятая муть не давала безмятежному сну победить дневную усталость. В тягучей полудрёме я мучилась от жара и холода одновременно. Что-то огромное, горячее придавливало меня со спины, не давало вывернуться, освободиться, проснуться…

В глубине сознания я понимала, это «что-то огромное» – спящий Кирилл Сафронов. День выдался насыщенный, Кир уснул раньше, чем коснулся подушки. Я устроилась рядом, подумав, что влажные после душа волосы завтра будут торчать во все стороны, и тоже мгновенно уснула, а среди ночи безрезультатно пыталась проснуться, выскользнуть, избавиться от жара, давления, мороза под кожей, и у меня не получалось. Ничего не выходило.

Мои руки были не моими, ноги не шевелились. Тело мне не принадлежало. Психологи называют подобное состояние тоническим торможением, только оттого, что я даже во сне понимала, что происходит, лучше не становилось. Когда человек знает наверняка, что он неминуемо умирает от удушья, потому что яд кураре, применённый против него, блокирует ацетилхолиновые никотиновые рецепторы поперечно-полосатых мышц – легче ему не становится.

Я издала неясный звук, больше похожий на сдавленный писк, напрягшимся телом ощутила, что сильная рука прижала меня к мужскому телу, крепко зафиксировав, лишая возможности пошевелиться, если бы я и могла.

Уже через мгновение Кир резко убрал руки, откатился на спину и тут же приподнялся.

– Фая? – я услышала обеспокоенный голос, не отрывая взгляда от бревенчатой стены. – Фаина? – Меня передвинули, как гуттаперчевую куклу, и укутали в одеяло с головой, но так, что при желании я могла выбраться, встать и уйти. Если бы могла пошевелиться, конечно же.

Кирилл долго разглядывал меня, будто взвешивал что-то.

– Чем я могу тебе помочь прямо сейчас? – вдруг спросил он.

Горло у меня пересохло, во рту пылала Сахара, в то время как через тело прокатывалась леденящая дрожь.

– Пить, – выдавила я из себя и через минуту пила тёплый сладкий ароматный травяной настой из чашки, которую Кир подносил к моим губам. Соприкосновение простой керамической чашки и губ было единственным соприкосновением моего тела с чем-то инородным, посторонним.

– Ты можешь рассказать, что случилось. – голос Кира, всегда спокойный, удивительно светлый, как и его улыбка, звучал мягче, чем обычно. – В произошедшем нет твоей вины, Фаина, – продолжил он.

Я вспомнила, что Кирилл Сафронов учился и работал в МЧС, наверняка он действовал по методичке. Говорит то, что написано в какой-нибудь инструкции, одной из тысячи тысяч. То, что должен сказать. Именно то, что говорят психологи. Заученные фразы, устойчивые выражение, заставляющие чувствовать себя ещё хуже. Я могла прочитать такие же слова в статейках в интернете, которые сама же и писала время от времени.

– Знаешь, каюры спорят, необходим ли вожак упряжке. Вожак – это тот, кому доверяешь, а доверять всегда сложно, часто невозможно. Четыре года назад, примерно в это время, Алтай спас мне жизнь, потому что я считаю доверие между вожаком и каюром неотъемлемой частью существования.

Я продолжала молчать, отмечая при этом, что голос Кира звучит мягче и мягче с каждый произнесённым звуком, а сам он сидит в незначительном, но всё же отдалении, не нарушая выстроенные мной границы.

– На Беренгии* я почувствовал себя плохо. Три этапа терпел, считал – отравился чем-то, пройдёт. Как прошёл четвёртый не помню. Упряжку довёл Алтай, и не просто довёл, упряжка пролетела мимо финиша, остановилась у медицинского пункта и подняла такой вой, что не обратить внимания на нас не могли. Санитарной авиаций доставили в больницу, острый аппендицит, но если бы не Алтай, решивший уйти с трассы, чтобы срезать путь, я бы вряд ли выжил.

– Молодец, Алтай, – выдавила я из себя.

– Дело не в Алтае, дело в доверии, Фаина.

В словах Кира был смысл. Доверие необходимо. В общем-то, я не могла сказать, что тотально не доверяла людям или животным, просто всегда держала в уме – всё может измениться в любой момент. Домашние любимцы нападают на хозяев, близкие люди стирают границы, пользуются слабостями родных людей. Доверие – это обнажение своих слабостей, передача заряженного ружья в руки человека, готового в любой момент выстрелить в тебя в упор.

Я не слишком-то сообразительная, не самая талантливая и точно не блистательная. Фамилия «Люблянская» досталась мне будто по ошибке. Но я достаточно обучаемая для того, чтобы понять – в природу аборигенной породы собак входит безусловное доверие к человеку, а у человека – нет.

– Мне уйти спать к себе? – спросил Кир после невыносимо долгого, почти минутного молчания.

Я отрицательно покачала головой и начала укладываться, кутаясь в одеяло, как в кокон, не выпуская из рук края, словно стёганое изделие может укрыть от напастей. А что вы хотите от признанной королевы нелепостей и источника прерванного молодецкого сна лучшего каюра русского севера?

Кирилл растянулся в отдалении, ширина кровати позволяла, и уже посапывал, укрывшись отдельным одеялом, а я продолжала таращиться в темноту, воображая, что вижу причудливый рисунок дерева на бревенчатой стене. Мысли тем временем возвращались в прошлое, в то время, когда Ёжкин был живой, неунывающий и отважный.

История о Ёжкине родилась в самолёте. За четырнадцатичасовой полёт можно продумать сюжет, набросать план книги, вдоволь насладиться собственной идеей. Пока она ещё твоя и только твоя, не обросшая деталями и ожиданиями. В чистом, первозданном виде дарящая шквал эмоций и фонтан удовольствий, как спрятанный «секретик» из стекла и фантиков, о котором знаешь только ты – этой игре меня научила бабушка Зина в детстве.

Летела я не просто на курорт, на тропический остров в бескрайнем океане, с лазурным берегом, белым пляжем и бунгало на двоих. Я летела на свидание со своим мужчиной Вальдемаром Рихтером. Вас когда-нибудь приглашали на экзотический остров для того, чтобы переспать, чтобы первая совместная ночь стала незабываемой? Вальдемар же поступил именно так.

К тому времени мы встречались дольше полугода, он стал неотъемлемой частью моей жизни, незаметно заменив мне весь остальной мир. Знакомых, друзей, интересы, даже Дашу в те дни я почти не помню. Не припоминаю, чтобы мы общались хотя бы по телефону. Вальдемар всегда был рядом со мной, вернее, я подле него.