всех троих в школу. В машине она почти все время молчала и сказала только, что ходить пешком стало слишком опасно. Почему опасно, удивилась Мина про себя. На улицах было тихо и безлюдно, никто не кричал в мегафон, не ходили колонны демонстрантов, и даже полиция куда-то исчезла. Утром по радио объявили, что шах покинул страну и намерен отправиться в Америку, и Мина попыталась представить себе, что он будет там делать. Будут ли там относиться к нему как к монарху? Поедет ли он в Диснейленд? Когда-то давно Кайвон показывал ей журнал с фотографиями этого удивительного места. На одном из снимков Мина увидела смеющихся людей, катавшихся на карусели, кабинки которой были сделаны в виде больших чайных чашек и раскрашены в нежно-голубой, светло-розовый и бледно-зеленый цвета. «Америка – это Страна чайных чашек?» – спросила тогда Мина, и Дария рассмеялась. С тех пор в их семье Америку часто называли именно так – Страна чайных чашек.

Кроме того, из разговоров родителей Мина узнала, что в городе начали пропадать люди. Несколько дней назад, ночью, в дверь к одному из соседей постучали. Когда он открыл, в дом ворвались агенты нового правительства. Они арестовали его и увезли с собой. Домой он так и не вернулся, а его дочери теперь ходили в черном. Мина сама видела их на улице и не могла не спросить себя, каково это, когда твоего папу увозят неизвестно куда. С тех пор она очень боялась за собственного отца. Меньше всего ей хотелось, чтоб где-то на людях он сказал или сделал что-то, что противоречило бы идеалам Революции.

Примерно через год после Революции Мина стояла перед зеркалом и вертела в руках платок.

– Как его надо повязывать? – спросила она у матери и бабушки, которые сидели позади нее на кровати. – Вот так?

– Давай я тебе покажу, – сказала Меймени. Взяв платок, она сложила его треугольником, накинула ей на голову и завязала тугим узлом под подбородком. Мина посмотрела на себя в зеркало. В платке она была похожа на русскую матрешку.

Дария нервным движением расправила просторную серую тунику, которая лежала на кровати. У туники были длинные, расширяющиеся книзу рукава и один ряд пуговиц спереди. Подол доходил почти до колен.

– Это твоя новая форма, Мина, – тихо сказала Дария. – Твой рупуш.

– Форма для школы? – спросила она.

– Да. – Меймени кивнула.

– Попомните мои слова, – с горечью произнесла Дария, – пройдет совсем немного времени, и эта одежда станет обязательной не только для школы. Я слышала – власти готовятся принять закон, который запрещает женщинам появляться на улицах без хиджаба.

– Может, этого еще и не будет, – мягко возразила Меймени.

– Они своего добьются, – сказала Дария. – Вот подожди немного – сама увидишь.

Мина взяла в руки тяжелый рупуш. Скоро ей должно было исполниться десять, а это значило, что она вплотную приблизилась к подростковому возрасту. Глядя на свое отражение в зеркале, она видела длинные волосы под платком, аккуратную попку и крошечные бугорочки грудей. Все это стало теперь источником опасности. Если она не будет тщательно прикрывать свое тело хотя бы в школе, оно может причинить и ей, и ее родителям серьезные неприятности.

Подойдя к Мине сзади, бабушка помогла ей надеть рупуш. Пока Меймени застегивала пуговицы, которые не лезли в тугие петли, Дария неподвижно сидела на кровати, скрестив руки на груди.

– Не переживай ты так! – Меймени через силу улыбнулась, глядя на страдальческое лицо дочери. – История Ирана полна крайностей. У нас многое делается силой, по произволу властей. Когда во времена Реза-шаха моя мать вышла на улицу в чадре, ее сразу остановила полиция. Ее не арестовали, но чадру заставили снять. Тогда власти хотели уничтожить религию, сделать нашу страну такой же, как на Западе. Теперь наоборот: они решили, что мы стали чересчур вестернизированными, и навязывают нам старые религиозные установления и правила. – Она вздохнула. – Это как маятник, который качнется в одну сторону, а потом начинает двигаться обратно. Так мы и живем, от одной крайности к другой… – Она вздохнула и, отступив на шаг, окинула Мину взглядом. – Мужчины часто используют женщин для самоутверждения. Вот теперь моя внучка должна прикрываться, чтобы они могли считать, будто чем-то управляют.

Мина уже знала, что означает слово «они». За всеми переменами, произошедшими в их жизни после Революции, стояли эти «они» – те, кто заменил собой шаха. Новая власть. Новый режим. Те, кого боялись простые люди.

Мине хотелось пожаловаться матери, что серая ткань, покрывающая ее голову и тело, тяжелая и неприятно колется, но решила, что сможет потерпеть. Маме и так хватает причин для беспокойства. Казалось, Дария постоянно борется с собой, с трудом сдерживая гнев. Она кричала на Хумана и уже дважды сожгла тахдиг, который вместо мягкого и золотистого получился сухим и обугленным.

На следующий день Мина застала мать в гостиной, где та разложила на столе какие-то бумаги.

– Что это, мам? – Пожелтевшие бумажные листы были сплошь исписаны какими-то цифрами, незнакомыми значками и символами. Почему мама не готовит? Почему не лепит из фарша котлеты, которые они всегда ели по средам?

Дария ничего не ответила. Можно было подумать – она вовсе не слышала дочь.

– Что это? – снова спросила Мина.

– Ничего, – ответила Дария после небольшой паузы и собрала бумаги в стопку. – Абсолютно ничего.

На верхней кромке одного из листков Мина заметила имя: «Дария Данешджу». Она знала, что так маму звали, пока она не вышла замуж за папу. Бумаги тоже выглядели очень старыми – быть может, это было что-то, что Дария писала еще в школе.

– Раньше ты много занималась математикой, – осторожно заметила Мина.

– Раньше я занималась многими делами, – ответила Дария. – Твой отец и братья скоро придут. Идем, нужно приготовить им обед.

Когда-то они всегда разговаривали, когда готовили что-то вместе, но на этот раз было иначе. Обе молча опускали руку в миску с говяжьим фаршем, к которому Дария добавила куркуму, соль, перец, хлебные крошки, вареный картофель и яйца. Полужидкая субстанция мягко скользила между пальцами Мины, когда она, зачерпнув фарш, превращала его в мясной шарик и передавала матери. Дария сжимала шарик между ладонями, прихлопывала и прищипывала, превращая его в правильный тонкий овал, который затем опускала в разогретое масло. Масло шипело и шкворчало, но мать и дочь работали молча. Это было так странно, что Мина невольно подумала: неужели ее мать все еще думает об этих желтых бумажных листах, пытаясь решить в уме какое-то старое уравнение?

Фарша в миске оставалось уже совсем немного, когда Мина открыла рот, собираясь что-то